Что делать, когда кто-то умирает?

Пока наконец не дошла до крутого поворота. Так вот оно, это место. Грег не вписался в поворот, машина не свернула, а продолжала двигаться прямо и скатилась по откосу. Я сошла с шоссе и осторожно начала спускаться по склону, поскользнулась на мокрой глине и не упала только потому, что выбросила в сторону руку, удержала равновесие и разодрала рукав о ветку ежевики.

Спускаться к подножию откоса пришлось долго, за это время я успела перепачкаться и промокнуть. Лоб саднил, и я, коснувшись его рукой, увидела на пальцах алые пятна. Струйка крови стекала со лба мне в глаз. Я размотала шарф и прижала его к царапине.

Очутившись внизу, я сразу поняла, где именно рухнула машина, хотя ее давным-давно убрали. В земле осталась обугленная вмятина, маленький кратер. Я подошла поближе и присела на корточки. Значит, вот где умер Грег. Я засмотрелась на вмятину в земле, похожую на рваную рану. Сморгнула капли дождя, отвела со лба волосы, почувствовала, что царапина еще кровоточит, и снова прижала ко лбу шарф. На суде свидетельница уверяла, что Грег не мучился. Успел ли он хотя бы понять, что умирает?

Наконец я поднялась, продрогшая и несчастная, в мокрых джинсах, липнувших к ногам. Здесь мне больше нечего было делать. Я повернулась спиной к месту аварии и устало потащилась вверх по откосу. В какой-то момент я вдруг сообразила, что обронила шарф, и, когда обернулась, увидела его вдалеке — яркое пятно среди грязного месива.

Домой я вернулась ближе к середине дня и едва сумела вставить ключ в замок онемевшими от холода пальцами.

— Элли!

От этого неожиданного возгласа за спиной я вздрогнула и обернулась.

— Джо?! Что ты здесь делаешь?

— Приехал проведать тебя… Господи, что с тобой стряслось?

— Да так, ничего. Вышла прогуляться и попала под дождь, — уклончиво ответила я.

— У тебя все лицо в крови.

— А, это… Ерунда. Идем в дом.

Я наконец справилась с замком, и мы вошли в холл. Сбросив облепленные грязью сапоги, я стащила с плеч мокрую куртку.

— Держи, — сказал Джо. — Ничего особенного, но я подумал, что тебе пригодится. Она была в кухне, вот мы и забыли про нее.

И он протянул мне любимую кружку Грега.

— Еще я хотел узнать, не нужна ли тебе помощь с похоронами.

— Точнее — узнать, не нужна ли мне помощь. Точка, — поправила я.

Он невесело усмехнулся:

— Ну, я уже убедился, что ты в состоянии позаботиться о себе. Иди прими душ.

— Сейчас пойду.

— Раз уж я здесь, может, сделать что-нибудь? Навести порядок на скорую руку, заварить тебе чаю?

— Спасибо, что предложил, но нет, это ни к чему.

— Элли…

— Что?

— Если тебе понадобится помощь, ты мне скажешь?

— Да.

Похороны запомнились мне как беспорядочный набор эпизодов. Нас попросили собраться за пять минут до церемонии, назначенной на половину двенадцатого, чтобы мы уложились в отведенное время и не задерживали церемонии до и после нашей. Так мы попали в очередь возле крематория в Северном Лондоне.

Прибыл катафалк, задние двери распахнулись, показался выбранный мною гроб, плетенный из ивовых прутьев. В церковь его не внесли на плечах, а вкатили на дурацкой тележке вроде тех, на которых перевозят упаковки с товаром в супермаркетах.

Женщина средних лет, скорее всего родственница Грега, спросила, не пора ли и нам войти внутрь следом за гробом.

— По-моему, еще не кончилась предыдущая церемония, — возразила я. Как будто мы арендовали на время теннисный корт.

— Как я вам сочувствую! — продолжала родственница Грега.

Я так и не научилась достойно отвечать на соболезнования. Но на этот раз я только кивнула.

— Вы, наверное, чувствуете себя ужасно, — продолжала она.

— Да, конечно, — согласилась я. — Это был сильный шок.

Но и на этом она не успокоилась.

— Я имею в виду обстоятельства — щекотливые, иначе и не скажешь. Они не могут не… удручать.

Мне показалось, что эта женщина нарочно сует палец в мою зияющую рану, чтобы проверить, вскрикну я или расплачусь.

— Мне просто грустно — ведь я потеряла мужа, — ответила я и отошла в сторону.

Все, решительно все знали, что Грег погиб вместе с другой женщиной, и для каждого это означало, что у них был роман.

Следующее, что я помню — себя в крематории, в первом ряду, возле родителей Грега. За моей спиной толпились остальные скорбящие, сверлили взглядами мой затылок. Мне, конечно, сочувствовали, но какие чувства они испытывали кроме сострадания — легкую неловкость, смущение, презрение?