Что другие думают во мне

– Но это новое вещество изменило его, – продолжала она, – он казался таким безобидным, в смысле порошок, беловато-серый такой, как блестящий пепел, только и всего. Надо развести половину чайной ложки в стакане воды и выпить. Думаю, в его комнате вы найдете пакет, которого ему хватало на время, что он здесь. Но Гади очень сильно изменился. Он стал другим человеком у меня на глазах.

– Интересная история, – раздался голос откуда-то сбоку, – или, может, эту отговорку ты сама себе придумала?

Мы повернулись на голос. Это был Бони, он все это время сидел на полу, там, где мы его положили, и улыбался.

Я схватил пистолет и направил на него:

– Не двигайся.

Он медленно поднял руки, все еще улыбаясь.

– Не переживай, – сказал он, – я не собираюсь на вас бросаться.

На несколько секунд мы все застыли, словно модели для художников. Я – нацелив на Бони пистолет, он – сидя на полу и улыбаясь, все остальные – уставившись на нас обоих, кроме Даниэлы, которая продолжала смотреть на стакан перед собой. Я медленно поднялся со своего места и встал напротив него, крепко держа пистолет в руке и целясь ему прямо в грудь.

– Ты знаешь, что ты был именно таким, – сказала Даниэла, – это я стала для тебя отговоркой, раз уж на то пошло. Ты размахивал мной, как флагом, делая вид, что делаешь все ради любви, но я уже стала не более чем инструментом для тебя – читательницей мыслей, «ради которой» ты создал это вещество, а потом – солдатом в твоей маленькой частной армии. Будто я хотела этого. Ведь если бы я попыталась уйти, ты бы убил меня.

– Ты представляешь это все так, будто ты сама невинность, – ответил он с издевкой, – но давай продолжай, расскажи всем, какой я ужасный. Жаль прерывать твою чудесную историю.

Даниэла бросила на него взгляд и продолжила.

Она вошла в квартиру, уставшая после трех представлений подряд. Зал, в котором она выступала последний месяц, находился в подвале небольшого бара. Под землей она не слышала гомона мыслей тех, кто приходил выпить, не слышала музыки и могла сосредоточиться на мыслях немногочисленной публики, которая сидела перед ней на складных стульях, не более двадцати человек зараз. Но зал плохо проветривался, и она чувствовала, что на нее буквально налипает запах сигарет и пота, накапливается слоями после каждого представления. Когда она вернулась домой, все, чего ей хотелось, – это принять душ и лечь в постель. Она осторожно пробиралась в абсолютной темноте квартиры и нащупывала выключатель.

– Ты вернулась поздно, – послышался голос, и она отпрыгнула в страхе.

Ее взгляд смог различить смутный силуэт Гади, сидевшего в кресле в углу.

– Ты меня напугал, – сказала она, выдохнув.

– Замечательно, – отозвался Гади, – значит, ты все еще не слышишь мои мысли, любимая.

В его голосе не было тепла. Это слово – «любимая» – прозвучало так, будто он тренировался перед зеркалом, будто впервые понял, как использовать его в речи. Лю-би-ма-я.

– Я думала, ты вернешься с конгресса только завтра, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно, – видимо, я ошиблась. Как все прошло?

– Я вернулся пораньше, – ответил он, – там нечего делать, а вот у нас с тобой есть одно дельце.

– У нас?