Что другие думают во мне

– Зерно? Ну так давай, покажи мне его. Пусть оно поставит тебя на ноги. Пусть поможет хотя бы закончить предложение. Где же оно, твое зерно? Да просто нет его. Есть шелуха, много шелухи. А мой наркотик, он как сыворотка правды – снимает с людей шелуху, раскрывает их.

– Он… меняет… их…

– Согласимся не соглашаться, ладно? – подытожил он.

Скука, в приближающейся группе много скуки. Скука, которая появилась после долгих и долгих часов, когда делаешь то, чего делать не хочешь, против чего бунтует твое естество. Гнев и апатия смешиваются, и ты просто безразлично наблюдаешь за всем, что происходит с тобой, будто со стороны, будто тебе до этого и дела нет. Я чувствовал, как во множестве воображаемых комнат за закрытыми дверями прячется сознание людей, которым приходится делать то, что они совсем не хотят делать.

Никто из тех, кто приближался к дому, не считал себя плохим человеком. Одних поневоле втянули во все это, другим нужно отдохнуть от самого себя, а кто-то просто делает то, что должен. В моей голове роились тысячи самооправданий, тысячи витиеватых, слепых, скользких объяснений.

– В тот момент, когда я догадался, в чем ваша проблема, – сказал Бони, – когда я увидел, что вы не уверены вообще ни в чем, я понял, что надо идти до конца. Вы ведь так и будете думать: действительно ли кто-то что-то сделал или это просто случайность? Потому я и обрубил связь на крыше. Я не виноват, что Марта воспользовалась открытой дверью, чтобы спрыгнуть, это просто удачное совпадение. А когда Марта умерла, мне надо было всего лишь заставить вас думать, что произошло убийство, и тем самым превратить вашу жизнь в кошмар. Сказать кое-что одному, заронить кое-какую идею в другого, и вы все уже в истерике.

– Зачем? – с трудом выговорил я.

Я уже не понимал, кому задаю этот вопрос, ему или мирозданию, а возможно, он прозвучал в голове тех, кто находился снаружи.

– Не знаю, – ответил он с почти детской наивностью. – Мне приятен хаос. В хаосе гораздо легче управлять людьми. В мире слепых одноглазый – царь и бог, а в мире запутавшихся тот, кто знает, что происходит, – император.

Мои глаза были устремлены вперед, но ничего не видели, и я хотел, мне претило, я злился и боялся, был непреклонен, пытался исчезнуть, улыбался, сжимал челюсти. Бони снова сел на корточки, на этот раз вплотную ко мне, и прошептал мне прямо в ухо, потому что знал: сейчас я пойму, что он со мной разговаривает, только если почувствую его дыхание на своей коже.

– Я мистер Хайд и никогда не был доктором Джекиллом, что бы она ни говорила. Это, в конце концов, два домика из одних и тех же досок, просто по-разному уложенных. Снаружи они вроде бы не похожи, но внутри одно и то же – пустота.

Нет, не пустота, подумал я, и на мгновение мне показалось, что у меня есть мысль, за которую можно зацепиться, когда они все придут, но это ощущение быстро прошло. Дверь открылась, они начали заходить, нескончаемый поток людей, и все, что я мог думать, это нет, нельзя позволить этому случиться, нельзя позволить им видеть, какой у них тут высокий потолок, а где все, где эти читатели мыслей, о которых все говорили, я никогда не верил, что они существуют, это россказни о тех, кто это там лежит в углу, они все еще живые, чего это с ней, она выглядит как будто запах подмышек этого, который рядом со мной, невыносимо, просто всего лишь один тут, остался только один читатель мыслей, и он уже совсем плох, чтоэтоникогонеосталосьгдевсект

которые я держал в их руках, опустились вслед за ним. Я смотрел на Бони, заглянул в его бегающие глаза. Я чувствовал комариный укус на шее громилы, стоявшего в двух метрах от меня, и слишком тесный ремень худого юноши в углу комнаты, и всё вместе. Я посмотрел вокруг и увидел, как все поворачивают голову вслед за мной, а потом я направил худого юношу в углу к диспетчерскому пульту, поднял его руку, взял его пальцами микрофон. «Можете выходить, – произнес я его хриплым, удивленным голосом. – Все кончено, можно выходить».

Прошла долгая минута, затем я услышал позади себя голос Мерав. Мы все повернулись к ней, она отскочила назад, выпучив глаза от удивления.

– Все в порядке, – сказал я, и голос вышел из множества глоток, из глоток всех, кто был в комнате. – Это я.

Она протиснулась между ними и добралась до меня, положила руку на мое плечо.

– Это ты? Теперь все здесь – это ты?

– Да, – сказали мы, наш голос прокатился раскатистым эхом. – Тебе есть чем его связать?

Мерав посмотрела на Бони, который к этому моменту уже лежал на полу, положив руки на голову.

– Да, – ответила она и вытащила из кармана наручники. – Этого пока хватит.

Она подошла к нему, отвела его руки за спину и надела на них наручники.

– Возьми у нас оружие, – сказали мы.

Она забрала оружие. Она поняла, что сейчас произойдет, видела, что нас уже начинает трясти.

– Оружие у меня. Все хорошо. Ты в порядке?

– Да, – ответил я, и мы упали в обморок, все рухнули вниз, образовав ковер из тел, и все почернело.

30

Я открыл глаза и увидел голубое небо.