Что движет солнце и светила

Роман был еще так молод и неиспорчен, что его пугала одна только мысль о возможности легкой, необременительной случайной связи. Впрочем, если бы он потом никогда больше не встретил предмет внезапной страсти, то - ничего, можно, почему бы и нет! Но когда после этого придется чуть ли не каждый день встречаться в коридорах общежития, на лекциях и семинарах - это, знаете ли, совсем другое дело.

***

Стоп, читатель! Вы уже порядком, наверное, измучены подробностями довольно банальной истории, случившейся где-то в начале семидесятых годов. И, может, даже думаете, что автор пишет о себе, это у него, мол, запоздалые рефлексии и все такое прочее. А вот и нет!

Просто автор пишет о том поколении, которое жаждало любви и боялось ее. А о сексуальной революции, которая бушевала где-то там, за "железным занавесом", правда уже изрядно проржавевшим и пробитым, мы только слышали и, конечно, воспитанные комсомолом, громко негодовали: "Ах, какой разврат!" Но это вслух, а сами, запершись от всех, краснели над Нойбертом - единственной тогда переводной книгой про "это", и передавали друг другу "Декамерон" Боккаччо, и столбенели от откровений "Кама-сутры", перепечатанной кем-то на машинке, а насчет того, что рот - это не только орган речи, вообще даже подумать было страшно: это казалось чем- то ужасно неприличным, что еще и не всякая проститутка сделает, а если сделает, то, может, ты уже и сам извращенец, мразь, черт знает кто! Нас учили относиться к женщине как к товарищу, другу. И еще нас учили ненавидеть всех этих волосатых хиппи, которые были не такими, как мы. Она ничего не делали, рисовали цветы, любили друг друга и презрительно относились к благам цивилизации.

Мужчины моего странного поколения учились не на ножки женские смотреть, хотя, честное слово, так и хотелось глядеть на них неотрывно. Считалось, что позыв должен возникнуть от чего-то другого, ну, например: она - общественная деятельница, умница, научной работой занимается, никаких глупостей в голове! При этом если чувство возникло, но потом как-то так случилось, что от него ничего не осталось, приличный мужчина не мог просто так разорвать отношения. Он ждал, когда ему в этом поможет его подруга - из чувства самолюбия или поняв всю бессмысленность дальнейших отношений. Если, конечно, у нее хватало ума не бороться за любовь. Тогда все за все боролись - за урожай, за повышение производительности труда, за трезвый образ жизни и даже за чистоту подъездов. А быть одиноким считалось неприличным, и редко кому приходило в голову, что как бы ни складывалась жизнь, человек в ней все равно одинок и ищет прежде всего своего личного, особенного счастья. А ведь, согласитесь, оно редко совпадает с понятиями о счастье другого человека.

Ну да, впрочем, вы об этом сейчас и сами знаете. И неприличное когда-то слово "оргазм" вполне прилично, и сам секс - это так просто, как чаю выпить, никаких тайн и запретов! А про любовь можно и в книжках почитать...

Но, вспоминая себя наивным и искренним в интерьере начала семидесятых годов, автор почему-то думает, что единственно стоящая вещь, которой он тогда занимался, называлась воспитанием чувств. Только он об этом догадался совсем недавно, после разговора со старым своим университетским товарищем Романом Павловичем Н., свалившимся на него проездом нежданно- негаданно. Но, впрочем, мы, кажется, отвлеклись.

***

Роману захотелось курить, но сигареты, как назло, остались в комнате. Возвращаться туда он не хотел. И потому обрадовался, когда в бытовке увидел меланхолично сидевшего на подоконнике Ведро.

- Ну как? - подмигнул Ведро. - Хорошо подмахивает?

- Не знаю, - машинально ответил Роман. - У тебя курить есть?

- Бери, - Ведро протянул пачку "Плиски". - Ну так как?

- А никак! - Роман смутился. - Мы всего-навсего картошку ели...

- Иди ты! - изумился Ведро. - Честно?

- Честнее не бывает, - отозвался Роман.

Когда он вернулся в свою комнату, то Нади там уже не было. Он сразу лег и спал до полудня. А через четыре часа уехал во Владивосток.

Был дождь и снег. Пожалуй, еще была зима - начало марта, когда природа куролесит и напропалую лукавит: сегодня - солнце, капель, прозрачная мягкость неба, а завтра - вот эта слякоть, снежинки, превращающиеся, не долетев до земли, в холодные капельки влаги; послезавтра посмотришь на термометр за окном и невольно поежишься: минус двадцать, метет поземка, и нахохлившиеся голуби уже не воркуют...

Возвращаясь из библиотеки, Роман так вымок и продрог от резкого ветра, что единственной его мечтой была кружка крепкого, горячего чая, пусть даже без сахара и лимона - только бы прогреться, чтоб пот прошиб.

Слава Богу, Яшка сидел у стола и, уткнувшись в какой-то поэтический сборник, швыркал чай из голубой пиалы. Он принципиально отвергал чашки, кружки, стаканы и даже водку хлестал из пиалы.

- А, привет! - сказал Яшка. - У меня несколько строк сочинилось: "Был дождь и снег, еще была зима, и где-то рядом троллейбус трогал нити струн звучала музыка..."