Что движет солнце и светила

Если Валечка не читала "Мадам", то принималась за маникюр или выщипывание бровей. Они у неё и так напоминали два тоненьких штриха, проведённых чёрной тушью, но Валечка всё-таки находила лишние волосинки.

Больше всего, однако, она любила делать лицо. Это означало, что с утра Валечка намазывала на него яичный белок, который через полчаса смывала отваром каких-то трав, после чего втирала в щеки и лоб розовый крем из квадратной баночки, испещрённой иероглифами. Потом в ход шли карандаши, тени, румяна, тушь и бог знает, что ещё - Люба даже не знала, как всё это называется: сама она признавала только пудру и самую обычную тушь производства фабрики "Свобода".

Накрасившись, Валечка подолгу придирчиво рассматривала себя в зеркало, проводила то одной, то другой кисточкой под глазами, над бровями, по носу это называлось: делать последний штрих.

Люба не понимала, зачем переводить столько дорогой косметики, если не собираешься выходить из дома. Валечка в ответ лишь пожимала плечиками:

- А я не для кого-нибудь, а для себя стараюсь...

- Намазалась, как клоун, - замечала Люба. - В цирке, что ли, собралась выступать?

- Не твоё дело, - огрызалась Валечка. - Не учи меня жить! Я сама хоть кого научу...

- Ой-ой-ой! Не тому ли, о чём в своей "Мадам" вычитала?

- Хотя бы! Ты, овца, жизнь прожила, а ничего не знаешь...

Люба не знала, как реагировать на эту "овцу": с одной стороны, это вроде как миролюбивое и кроткое животное - значит, может обозначать нежное дочкино отношение, а с другой стороны - если мужика назовут "бараном" или, того хуже, "козлом", он ведь так коршуном и кинется на обидчика; может, и "овца" - это тоже что-то непотребное? Но, не зная того наверняка, Люба на всякий случай молча поджимала губы и уходила в другую комнату. А Валечка, как ни в чём не бывало, врубала на полную громкость магнитофон с Наташей Королевой и, кривляясь перед зеркалом, подпевала своей любимой певице.

Что кроме этого дочь делала целый день - непонятно. Возвратившись с работы или с рынка, Люба видела на столе стопку грязной посуды, полузасохшие куски хлеба, кружки с недопитым чаем, ложки, измазанные в варенье. Кровать не убрана, диванная накидка смята, юбки и кофточки раскиданы по всем комнатам, и прежде чем сесть на стул или кресло, Люба убирала с них кружевные лифчики и трусики: Валечка меняла их каждый день и бросала где попало.

Сама Валечка ближе к вечеру уходила, как она говорила, развеяться и отдохнуть. Возвращалась обычно поздно, сразу кидалась к ведру с водой и, зачерпнув из неё ковшом, пила долго и жадно - как загнанная лошадь. Люба набрасывала на себя халат и, сонно щурясь, выходила из спальни:

- Ты где была?

- Какое твоё дело? Иди спи!

- На танцах, что ли? Вон как упарилась...

- Отдыхала!

- Ты бы покушала. Возьми на плите борщ, есть рисовая каша с бараниной...

- Кто же на ночь жрёт борщ? - хохотала Валечка. - Не хочу, как ты, бочкой становиться!

- Ну как хочешь, - Люба махала рукой и, позёвывая, снова отправлялась на боковую.

Однажды Иснючка, оторвавшись от своего мешка с жареными семечками, подошла к Любе, которая топталась возле баночек с самолично приготовленной аджикой. Наклонившись к самому её уху, Иснючка обдала её кухонным дымом и запахом сала с чесноком.

- Слышь-ка, твоя Валечка связалась с этой проституткой Наташкой , сказала Иснючка.

- Какой Наташкой?

- Ну той, что с солдатом в четырнадцать лет ребёночка запузырила и в роддоме его оставила...

- С чего ты взяла, что моя дочка с ней дружит?

- Да весь посёлок это знает! Одна ты ничего не замечаешь.

- Может, Валечка случайно с этой Наташкой прошлась, а ты уже трезвонишь: дружат!

Иснючка растерянно огладила рукавицами своё большое, неповоротливое тело, стянутое длиннополым тулупом, и огляделась вокруг, как бы ища подмогу.

- А вон хоть у Фени спроси, - сказала она, вздыхая. - Видишь, как она на тебя смотрит? Жалеет. Да и все тебя жалеют: ты такая женщина, - в слово "такая" Иснючка вдохнула столько восхищения, что даже задохнулась, - а дочь у тебя неудачная...

- Это мне виднее, какая она, - ответила Люба. - Девочка ещё неопытная, плохо в людях разбирается. Она, может, и знать не знает, что из себя эта курва Наташка представляет...

- Ну-ну, - Иснючка, дохнув в последний раз салом с чесноком, отошла и уже от своего мешка с семечками прокричала: Ты бы с ней, Люба, сама поговорила. Может, люди и вправду чего преувеличивают...

Люба, конечно, не смолчала и напрямую спросила дочь, правду ли говорят люди. Валечка в ответ расхохоталась, разнервничалась, запобрасывала лежавшие под рукой салфеточки и безделушки, раскричалась:

- Какое кому дело! Да, я хожу с Натахой! А с кем тут ещё ходить? Не с этой же козой Люськой Новосёловой! От неё все парни шарахаются, слишком, блин, умная!

- Зато порядочная девушка, - заметила Люба. - Никто о ней дурного слова не скажет. Да и дружили вы в школе...

- Курочка она нетоптанная! - распалялась Валечка. - Всё об умном да непонятном говорит, и слова по-человечески не скажет. Да с ней от скуки сдохнёшь!