Что движет солнце и светила (сборник)

Эти её прозвища — «котяра», «серый», «птенчик», «зайка» — звучали непривычно, и я никак не мог привыкнуть, допустим, к тому, что я почешу-то «кисочка усатая с во-о-от та-а-а-ким птенчиком!» А ещё Зоя обижалась, если я её никак не называл, ну там, предположим, ласточкой или мышкой, и всё повторяла, что женщина любит ушами, а мужчина — глазами, и мне никогда не понять, почему ей так нужны разные нежные слова…

* * *

А потом случилось так, что Зою послали в областную больницу на стажировку, а через две недели и меня — на семинар.

Бросив суску с вещами в гостинице, я тут же помчался разыскивать Зою. И нашел!

* * *

— Ты приехал? — удивилась она. И надолго?

— Семинар, пять дней!

— Вот как! Ученье — свет…

* * *

— Да плевал я на эти лекции! Хочу сейчас же, вот сию минуту похитить тебя отсюда и увести в кафе «У командора». Где ваше манто, мадам? Извольте надеть!

— Ну и фантазии у тебя, — усмехнулась Зоя, и в её глазах блеснули серебряные льдинки. — Ничего оригинальнее не смог выдумать? Тут, между прочим, все ходят на Сопку любви, с неё открывается прекрасный вид на Авачинскую бухту. А ты — к «Командору»…

— Там можно посидеть вдвоём, — робко заметил я. — У нас с тобой никогда не было романтического ужина при свечах…

— Начитался дурацких книжек, насмотрелся идиотских фильмов: ужин при свечах, — передразнила Зоя. — Но, впрочем, я не против таких ритуалов. Против лишь обстоятельства. Сегодня ничего не получится. Извини, Серёжа.

— Но ведь ты же сама хотела: большой город, нас никто не знает, мы можем делать любые глупости…

— Не сегодня, Серёжа милый. У тебя в гостинице есть телефон? Я позвоню завтра, ладно?

Мы стояли в вестибюле, мимо ходили разные люди, а один молодой человек в белом халате, пробегавший мимо уже второй или третий раз, вдруг резко затормозил, даже чуть не упал, и с улыбкой спросил Зою:

— Всё в порядке? Планы не меняются?

— Нет, нет, — поспешно сказала она. — Всё остаётся в силе.

И молодой человек побежал дальше. Зоя поглядела ему вслед, как-то очень оценивающе поглядела — так, знаете ли, женщины смотрят на античные мужские скульптуры, — и повернула ко мне лицо, и наконец улыбнулась, и сказала:

— Мы договорились побыть у нашего преподавателя дома. У него медицинская библиотека неплохая. Ты извини меня, ладно? У меня другого случая не будет…

И пошла от меня, не оборачиваясь.

* * *

Назавтра она не позвонила. И послезавтра тоже, и эти два дня я приезжал в больницу, где Зоя стажировалась, — то слишком рано, то слишком поздно, когда стажеров уже не было. И только на третий день Зоя позвонила мне. Не извинилась, ничего не объяснила, будто никуда и не пропадала — только и сказала:

— Давай побродим до улицам. Просто так. Как бездельники.

Но внезапно подул северный насквозь пронизывающий ветер, и посыпался сухой, колючий снег, и быстро стемнело, и в этой неуютной промозглости, казалось, вот-вот и душа застынет, сосулькой обернётся. Мы забежали в какое-то кафе, обшарпанное и тусклое. За столиком сидели две парочки франтоватые, с иголочки одетые мужчины, и с ними синие, худющие девицы с очень ярким макияжем, невольно навевающем воспоминания о новогоднем карнавале.

— Васька, — сказала одна девица, — у тебя дерьмо, а не сигареты: куришь — и никакого толку…

— Это не «Беломор», а «Филипп-Моррис», — назидательно выставил указательный палец Васька и сверкнул золотой фиксой. — Темнота ты, темнота, ничего в табаке не понимаешь! Тебе одно и нужно: чтобы горло покрепче драло…

— Ну-ну! — огрызнулась девица. — Потише не поворотах! Куда-куда, а уж горло драть не даю…

Вся честная компания так и грохнула.

Всё ясно: портовые шлюшки с кавалерами. Зоя с интересом разглядывала девиц, и в испытующем взгляде её глаз сквозило что-то застенчиводевическое, испуганное, но и восторг был, это даже странно было: она будто бы не их, этих задрипанных профурсеток, жалела, а себя — чистенькую, ухоженную, интеллигентную, соблюдающую правила и приличия.

Мы быстро выпили свой кофе, раскрошив по столику песочное пирожное.

— Ты меня посадишь на автобус? — спросила Зоя. — Провожать не нужно. Подруга знает моего мужа, вдруг увидит нас вместе, вот пересудов-то будет!

— Я в номере один, — намекнул я. — В буфете, между прочим, есть шампанское…

— Нет-нет, я что-то устала. Извини.

В общем, всё получалось не так, как мы мечтали: Зоя была занята, а я не смел на чём-то настаивать — не хотел быть навязчивым. Так и прошёл мой семинар.

А вернувшись домой, дней через пять получил письмо: «Не вини меня, милый, ни в чём, и сама знаю, что виновата, но поделать ничего с собой не могла: там, в нашем сельце, ты, такой обаятельный, умный, самый-самый, был мне так необходим, что я забывала всё на свете, а тут, в городе, нечаянно вспомнила, что кроме всего прочего есть любовь, и это не всегда постель, как у нас с тобой, и даже вовсе не обязательно постель и все эти в ней кувырканья, но, может быть, я ничего не понимаю и хочу сама не знаю чего (и вправду — чего?), ведь не безразлична тебе (правда?), и ты по мне тоскуешь (да? нет?), но этого, наверное, мало…»