Что движет солнце и светила (сборник)

— Ой, какие мы, профессора, гордые! — Нина Андреевна язвительно покачала головой. — А кто, интересно, в прошлый раз ополовинил мою пачку «Парламента» и даже спасибо не сказал?

— Всё, я ухожу, — вскочила Римма. — И ноги моей тут больше не будет!

— Скатертью дорога!

Нахлобучив лиловый беретик и подоткнув подмышку сумку, Римма сама справилась с многочисленными дверными запорами, но прежде чем выйти, обернулась и гневно выпалила:

— Нимфоманка престарелая!

— Монашка недотраханная! — не осталась в долгу Нина Андреевна.

Очень она обиделась за эту «нимфоманку престарелую». Вот идиотка Римка! «Французы говорят: „Стареют, когда хотят“, — успокоила саму себя Нина Андреевна. — А за эту нимфоманку ты мне ещё ответишь!»

Ссорились они часто. Обычно несколько дней обе и слышать друг о друге не хотели, но проходило какое-то время и подруги начинали тосковать. Первой на перемирие всегда пускалась более покладистая Римма, а Нина Андреевна, не желая сдаваться сразу, для острастки мрачно дулась, буркала, тянула паузу, но, в конце концов, милостиво разрешала подруге заглянуть на огонёк. Так что их очередная ссора была ничем не примечательной.

Нина Андреевна, захлопнув за подругой дверь, пошла в комнату и взялась за вязание, которым обычно успокаивала расшалившиеся нервы. Спицы, однако, не слушались её рук, и Нина Андреевна, вздохнув, решила поставить корзинку на нижнюю полку журнального столика. Ощетинившись спицами и крючками, она никак туда не лезла, но Нина Андреевна поднатужилась и втолкала-таки ее на место. С полки упал на пол серый альбом с позеленевшей от старости витиеватой, с росчерком, надписью «Фото».

Эта надпись когда-то ярко блистала золотом, а под ней красовалась голубая роза. Не настоящая, а искусственная: её Нина Андреевна сделала сама из шелковой ленты. Теперь эта роза напоминала нелепую скомканную тряпицу.

Нина Андреевна провела указательным пальцем по обложке альбома, и оказалось, что она не серая, а густо-зелёная, как листья лопуха. Но идти на кухню за тряпкой, чтобы смахнуть многолетнюю пыль, ей было лень, и она поступила просто: расстелила оказавшуюся под рукой газету и положила на неё альбом. Не смотря на все её предосторожности, над альбомом воссиял легкий золотистый нимб: пыль весело заплясала в лучах заходящего солнца, и Нина Андреевна громко, от души чихнула.

В альбоме были собраны детские снимки Нины Андреевны, переложенные фантиками от конфет — «Счастливое детство», «А ну-ка отними!», «Мишка на полюсе», «Плодово-ягодный букет», «Пилот»…

Она повертела пестрое «Счастливое детство», усыпанное кубиками, пирамидками и смеющимися солнышками. Эти конфеты почему-то всегда попадались ей только в новогодних подарках. Причём, на тонком слое шоколада обычно проступало что-то вроде седины, а твёрдое нутро конфеты с трудом поддавалось зубам, и девочка Нина бросала «Счастливое детство» в горячий чай — вместо сахара. Напиток получался приторным, и от него несло чем-то кислым, затхлым.

Вот она, зайка-Нина, стоит под ёлочкой с бумажным кульком в руке и восхищенно взирает на портрет Иосифа Виссарионовича. Только что вместе со всеми она скандировала: «За детство счастливое наше спасибо, товарищ Сталин!» А потом отец велел ей не моргать и прежде чем щёлкнуть затвором своего трофейного фотоаппарата долго крутил диафрагму объектива, что-то высчитывал, ругал освещение и, делая страшные глаза, махал руками: «Не шевелись! Стой, где стоишь! Не моргай!»

Странно, но снимки от времени не пожелтели, а как-то поблекли, утратили чёткость, размылись, и некоторые детали, особенно мелкие, либо совсем исчезли, либо угадывались с трудом. Наверное, у отца был плохой закрепитель. Кислый фиксаж он готовил сам, жалуясь на качество химических реактивов и их вечный дефицит.

А вот ещё снимок: Нина на берегу реки — тощая, в широких трусах, напоминающих «семейные». Господи, страх божий… Надо же, как детей одевали!

Ту речку с ласковым именем Кия Нина Андреевна помнила хорошо. Она была неглубокая: курица вброд перейдёт, на берегах — кудрявые ивы, высокие тополя, заросли рогоза и камыша. Ребятня весело галдела и плескалась, отчего сонная и теплая речка сердилась, всплескиваясь серебристыми волнами. Они набегали на песок и впитывались в него. А посередине Кия всегда оставалась ровная и спокойная, лишь изредка выпрыгивали шаловливые рыбки или, касаясь грудкой воды, пролетал зимородок. Нине очень хотелось сплавать туда, на середину реки. Но, во-первых, пловчиха она была никакая: по-собачьи подгребая руками, могла продержаться от силы пару минут, а во-вторых, местные ребята её напугали: там, мол, полным-полно раков, во-о-от таких, огромных, так и хватают клешнями за пятки! А у берега в чистой воде всё было хорошо видно: и разноцветные камушки, и стайки мальков, и какие-то лохматые водоросли, и, конечно, раки-забияки. Мальчишки научили Нину запросто их ловить: выследив рака, надо было осторожно опустить в воду ладонь и двумя пальцами ухватить его за спинку. Рак начинал бить хвостом, угрожать клешнями, но вырваться из руки уже не мог.