Что движет солнце и светила

— Всем надоело, — откликнулась Люба. — Но жить-то как-то нужно. Ведь для чего-то же мы все родились…

— Да ты, оказываешься, философ, Любаша, — засмеялся Александр. Надоело — не надоело, а шуруй вперёд, или вбок, или блукай в трёх соснах, только не стой на месте, так что ли?

— Выходит, что так, — смирно подтвердила Люба. — На месте только памятники стоят.

— Что-то у меня голова раскалывается, — сказал Александр. — Давай хоть чаю попьём, что ли. Где у тебя вишневое варенье? То, моё любимое, протертое через сито…

— В подполье лезть надо, — ответила Люба. — Завтра достану. А попьём-ка мы чайку с медом. Ты не против? Видишь, я от сладкого ещё толще стала. Натуральная бабища!

— Ну и что? — откликнулся он, и глаза его засветились лаской. — Ты мне нравишься всякая…

Люба поставила на плиту чайник, нарезала ломтями батон. Александр глядел, как ладно она двигается по кухне, отвечал на какие-то её вопросы, сам говорил всякую чепуху и на душе становилось всё теплее и теплее.

Вдруг в подполье что-то стукнуло. Мейсон насторожился и запрыгнул на стул.

— Что это? — спросил Александр. — Крысы завелись?

— Нет, Суседка! — отозвалась Люба. — Домовиха у нас живёт. Иногда проказничает. Я страсть как её пугалась. Но добрые люди объяснили, что бояться суседки не надо. Она заботится о том, чтобы в доме всё было ладно…

— Ну-ну, — качнул головой Александр. — Веришь в бабушкины сказки?

В подполье снова что-то стукнуло, послышались осторожные быстрые шажки.

— Чертовщина какая-то, — сказал Александр. — Надо будет мышеловку поставить.

Люба молчала и улыбалась. Может, Суседка — это и правда вздор, выдумка, бабушкина сказка, галлюцинация, ерундовина с хреновиной, но ведь что-то же помогает выдерживать всю эту невыносимо трудную жизнь, расцвечивая её скупыми цветами радости и маленькими удачами. Наверное, в каждом доме существует свой незримый хранитель, только один старается сделать всё на совесть, а другой спит и ленится. Хорошо, что у неё, Любы, поселилась Суседка. Может, это она привела Саню домой?

— Ай, глупая я, глупая! — забывшись, что не одна, вслух сказала Люба. Если бы на самом деле всё от Суседки зависело, — и осеклась, увидев мягкую улыбку Сани. — Ой, заговариваться стала! Видно, дело к пенсии идёт…

— Старушечка ты моя ненаглядная, — сказал Александр. — Как же я виноват перед тобой!

— И я — тоже…

Мейсон, лежавший калачиком на стуле, потянулся, лениво лизнул пару раз бок и с удивлением уставился на хозяйку, которая припала к груди хозяина и отчего-то всхлипывала. По понятиям кота, всё у них было хорошо, и с чего бы это вдруг большуха расплакалась? А растерянный хозяин гладил её по спине и неловко повторял: «Ну, будет тебе…»

Потом они долго пили чай. Причём, с хозяина сняли его мокрый свитер, а вместо него натянули теплую шерстяную рубашку от китайского гарнитура «Дружба» и укрыли плечи хозяйкиным платком из козьего пуха.

— Тебе нужно хорошенько пропотеть, — говорила Люба. — Чтобы никакая зараза в теле не осталась, вышла бы вместе с потом. А то разболеешься, вон как грипп людей косит…

— Всё нормально, Любаша, — отвечал Александр. — Это у меня нервная дрожь. Не от простуды…

— Все болезни — от нервов, — говорила Люба. — Они ослабят организм и любая хворь в него как к себе домой зайдёт…

— Да что ты меня как младенца укутала? — стеснялся Александр. — Придёт Валюшка, смеяться станет. Скажет: батя, мол, в детство впал…

Валечку они, однако, не дождались. Чай их совсем сморил, и они, сидя на диване перед телевизором с чашками и вареньем-печеньем, как-то незаметно задремали. Мейсон попытался протиснуться между ними, очень уж он любил лежать посередине, но это у него не получилось, и тогда кот обиженно мяукнул. Люба сонно пошарила вокруг себя и, нащупав мягкую шёрстку, погладила её, но вскоре её рука лениво оторвалась от кота и свесилась с дивана.

Любе привиделось, что она попала в какое-то спящее царство. Его заколдовал какой-то злой волшебник. Люди застыли как статуи, и все животные — спали, и даже деревья, цветы и трава не шевелились от ветерка, да и сам ветерок застыл, и облака словно прилепились к небу. Но кто-то незримый, ласково прикасаясь к уху Любаши, сладко шептал: «Не сохраняет ничто неизменным свой вид; обновляя вещи, одни из других возрождает обличья природа. Всё, что творится с тобой, — это испытанье тебе, не плачь понапрасну. Однажды и ты проснёшься, как эта принцесса…»