Что движет солнце и светила

— Ой, да что это со мной? — всполошилась она. — Такая жуть приснилась, а я ещё даже в сонник не поглядела! Это ты, Мейсон, виноват: отвлёк меня, чтоб тебе пусто было…

Она пошла обратно в спальню, но сонник из тумбочки взяла не сразу. Люба во всём любила чистоту и порядок, а нынче под впечатлением такого темпераментного сна, не заправила постель сразу, как встала. Смятая простыня, скомканное одеяло и подушка, которая валялась на полу, являли собой, конечно, не самое приятное зрелище. Люба привычно быстро восстановила на кровати полную гармонию и даже разгладила чуть заметную морщинку на покрывале. Другой бы кто, может, и вовсе её не заметил, но только не она!

В соннике Люба почти сразу наткнулась на слово «топор»:

— Потеря имения вследствие собственных ошибок, — прочитала она вслух. Интересно, чего это я такого натворила? Ошибки… Потеря имения! Да что бы это значило, а?

Люба так разволновалась, что даже не стала смотреть значения других символов. И одного топора ей хватило, чтобы с пол-оборота завести в мозгу эту чертову машинку, вырабатывающую всякие разные фантазии, и хорошо, если безобидные, а то ведь случается и так: начинаешь воображать что-то страшное, и остановиться не можешь, и такая жуть охватит, что стукнет, например, ветка о стекло, а тебе чудится, что некто злой и беспощадный топырит свои костлявые пальцы и, гнусно похихикивая, вот-вот пройдёт незримо сквозь стекло…

Люба и сама не понимала, почему какой-нибудь пустяк, незначительное происшествие или, допустим, тягостное, неприятное сновидение вызывали у неё волнения и страхи. Будто бы включалось в голове какое-то устройство и, независимо от того, хотела она того или нет, прокручивало всякую жуть и ужасы, вызывая состояние сильной тревоги и смятения перед неотвратимостью предначертанного свыше.

Родная её бабка, Мария Степановна, заметив особенность внучки страшиться собственных же придумок, даже возила её в церковь, кропила «святой» водой и заклинала: «Любонька, милая, стерегись играющей нечистой силы, гони её от себя, не поддавайся…»

Однако ни черти, как их рисуют в книжках, ни домовой или какая-нибудь кикимора наяву ей не являлись, — так что гнать было некого. Но иногда, особенно когда девочка оставалась дома одна, её вдруг охватывал жуткий страх: она совершено явственно чувствовала, что в комнате есть кто-то чужой. Может быть, он ничего плохого и не хотел сделать; скорее всего, Люба даже была ему безразлична, и он её не замечал, как мы не всегда замечаем, допустим, мошку, пока эта маленькая тварь не забьётся в ухо или не залетит в глаз.

Обычно страх находил на неё в середине марта, когда, по поверью, с Хозяина слезала старая шкура. Он томился, изнемогая от желания найти кикиморку помоложе и жениться на ней. Да и вообще, весна вызывает беспричинную тоску не только у людей, но и у Хозяина, который перестаёт узнавать своих домашних, подкатывается им под ноги, чтоб споткнулись да упали ему на потеху, и собак кусает да за хвосты дёргает: лайте, пустолайки, не давайте этим двуногим лежебокам спать.

— Тебе, внученька, твоя пионерская душа мешает быть зрячей, — вздыхала Мария Степановна. — Но попомни моё слово: когда-нибудь увидишь Хозяина…

— Сказки всё это! — отвечала смелая пионерка Любаша. — Выдумки тёмных предков…

— Ну-у-у, так уж и темных! — обижалась бабка. — Они жили с природой в ладу, знали язык зверей и птиц…

— Сказки это!

— Сказка — ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок, — не сдавалась бабушка. — Ковёр-самолёт, к примеру, — это, конечно, сказка. А настоящий самолёт — разве выдумка?

— Зато шапка-невидимка выдумка!

— Погоди, ученые и до неё додумаются. Старые люди знали, что рассказывали. Когда-то, давным-давно всё на Земле было по-другому, и то, что в сказках рассказывается, происходило на самом деле…

— Не было этого, всё — фантазии! Нам учительница объясняла…

— То, что знает твоя учительница, я давно забыла, — сердилась Мария Степановна. — Как, интересно, она книжки читает? Галопом по Европам? «Свет, мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи…» Куда, по-твоему, царица глядела?

— В волшебное зеркало, — не чувствуя подвоха, сказала Люба.

— Телевизор она включала, вот что! — засмеялась Мария Степановна. — А может, у прежних людей это как-то иначе называлось…

Среди других старушек Мария Степановна слыла чуть ли не вольтерьянкой. Она имела обыкновение судить обо всём, не взирая на авторитеты: что сама думала, то и говорила, а на все замечания, что, мол, такой-то считает так-то и так-то, она отвечала: «Не живите чужим умом!» Этому и внучку любимую учила. Только Люба не шибко её слушалась.

Если бы, став взрослой, она приучилась бы читать нормальные книги, то, может, кое-что узнала бы, допустим, об играх подсознания, его странных и неожиданных проявлениях. Но кроме районной газеты, она ничего не видела, да и в той её больше интересовали заметки о различных происшествиях, криминальная хроника, советы врача и кулинарные рецепты.