Что, если мы утонем

Ему придется сказать мне правду. Но это возможно лишь в том случае, если между нами будет доверие. Тогда я смогу понять, что он пережил. И выяснить это можно только одним способом.

Не напортачь, Кавэль. Только не напортачь сейчас.

Мое сердце готово было разорваться, лицо Остина маячило передо мной. Его горящие глаза, улыбка, ямочки на щеках. Три точки напряжения, три звонка, потом он умер. И Сэм был единственным, кто мог знать, что же произошло.

Я зажмурилась, я не могла смотреть на него, пока произносила:

– Моя… моя сестра умерла.

Дыши.

Несчастный случай.

Просто дыши.

Не обошлось без алкоголя.

Я так быстро выдавила из себя слова, что он, наверное, не разобрал. Я вывалила неправду, прежде чем осознала это. Губы горели от лжи. Еще никогда я не чувствовала себя столь скверно. Я отреклась от Остина.

Но я делала это для него. Во имя правды, которую он заслуживал. И он, и я. И моя семья. Я постаралась сосредоточиться на гневе, на отчаянии, чтобы не думать о своей нечистой совести. Да, я солгала Сэму. Но что мне оставалось? Если бы он узнал, кто перед ним, я, вероятно, никогда бы не узнала, что произошло на самом деле.

Теперь гром гремел над самой моей головой. Каждый раз, когда ночное небо озарялось вспышками молний, мне было видно лицо Сэма, пытавшегося переварить услышанное. Вместо лица – неподвижная восковая маска. Я прямо видела, какая работа совершается в его голове. Я молилась, чтобы он не додумался сложить два и два и выстроить связь между мной и Остином.

Про дождь я снова вспомнила, увидев, как по щекам Сэма текут капли, собираются на подбородке, чтобы затем упасть на землю. Он поднял глаза, в них снова была жизнь, но больше не было глубины.

– Я… – сказал он, чтобы в следующее мгновение снова замолчать. Было больно видеть его таким. Почти так же больно, как лгать ему. – Прости меня. Я не знал…

Когда он развернулся, я думала, мир пошатнется. Мне нужно было к чему-то прислониться, опереться на что-то, но ничего не было. Я зашла слишком далеко.

И тогда мне пришлось сдать назад. Мне, а не ему, черт бы его побрал! В этот миг я осознала всю глубину сказанного мной, а также то, какой эффект это произвело на Сэма.

Мои ноги привела в движение какая-то посторонняя сила. Когда Сэм скрылся в темноте, пустая боль наполнила грудь. Ему нельзя было позволить уйти.

– Нет! Нет! – Когда на меня стали оборачиваться прохожие, до меня дошло, что этот хриплый голос принадлежит мне. Наверное, я выглядела как полоумная, но какая разница. – Стой!

Свинцовый холод пробирал до костей, на мне не осталось ни одной сухой нитки. Я догнала его возле оживленной Кордова-стрит. Сердце колотилось нещадно, каждый вдох обжигал. Мои пальцы скользнули по его мокрой куртке. Я отпрянула, когда он повернулся.

– Оставь меня, проваливай, слышишь, проваливай! – закричал он мне, и с каждым его хриплым криком мое нутро наливалось тупой болью. Когда он замолчал, я не чувствовала больше ничего.

– Поговори со мной! – я ощущала вкус дождя и слез, я хотела схватить его, встряхнуть, а потом поцеловать. Он развернулся, чтобы уйти, но я вцепилась пальцами в его куртку. Я зажмурилась и приготовилась к тому, что он оттолкнет меня, отцепит мои руки от своего тела, ведь он был намного сильнее, но ничего такого не произошло. Я снова открыла глаза, его лицо было прямо передо мной.

Его осветили фары проносящейся мимо машины, и я увидела такую боль на его лице, что у меня подкосились ноги.

– Я не могу, не могу… Я… Черт.

Я притянула его к себе, он опустил голову. Его плечи дрожали, все тело было напряжено.

– Я не хотел так, я всего лишь хотел нормально провести этот гребаный вечер, единственный раз сказать «да», когда моя лучшая подруга попросила меня выпить с ней, хотя бы сегодня вечером забыть…

Он даже не догадывался, что я знаю, о чем он говорит.

– Забыть что? – все же прошептала я.

Сэм помолчал, как будто собирался с силами, чтобы продолжить.

– Ты права, – выдавил он. – Я не пью. Вообще. Не только за рулем, но и в остальное время. Потому что мне очень страшно, и я… я… – Он сделал глубокий вдох. – Потому что произошла одна вещь, о которой я никому не рассказывал, и на это есть причина.

У меня перехватило дыхание. Никому не рассказывал?

Сэм закрыл глаза. Казалось, он не мог одновременно говорить правду и продолжать смотреть на меня. Он перестал дрожать, им вдруг овладело зловещее спокойствие. Я физически почувствовала, как он отстранился, там, где прежде были эмоции, образовалась пустота. Только в состоянии апатии он был способен говорить. Дать волю столь тщательно вымаранным из памяти воспоминаниям. Господи, я слишком хорошо знала, как это бывает.

– Перед тем как приехать сюда, я поступил на медицинский в Торонто, – начал он, и я вдруг вспомнила весь пережитый кошмар. Мне захотелось убежать отсюда прочь.

Он смотрел и одновременно не смотрел на меня. Он смотрел сквозь меня. Взгляд был пустой, бессмысленный. Голос начисто лишен интонации.