Что есть истина? Праведники Льва Толстого

Образ Дмитрия Нехлюдова представляет собой типичный пример кающегося «авторского праведника», определяющими характеристиками которого становятся постоянное тщеславие, гордыня и беспокаянное покаяние, превращающееся в обвинение других и забвение собственной вины. Текст «Воскресения» показывает, что почти все внутренние монологи главного героя романа заняты осуждением судов, церкви, чиновников, бывших светских знакомых, а самообвинение у Нехлюдова возникает только несколько раз, да и то на словах, при его разговорах с Катюшей в тюрьме.

Таким образом, становится понятным специфический характер «воскресения» Нехлюдова. Налицо не духовное перерождение, а изменения душевно-телесной жизни героя, не касающиеся глубин человеческой природы, хотя Толстой утверждал в конце романа, что он начал жить подлинно духовной жизнью. Финальная часть «Воскресения» как раз и позволяет уточнить особенности «духовности» этого авторского праведника. Речь идет, разумеется, о чтении Евангелия, когда Нехлюдову открылась «несомненная истина».

На первый взгляд, может создаться впечатление, что «обращение» Нехлюдова выдержано в русле христианской традиции. Как пишет Толстой в романе, князю Дмитрию Ивановичу стало ясно, что «единственное и несомненное средство спасения от того ужасного зла, от которого страдают люди, состояло только в том, чтобы люди признавали себя всегда виноватыми перед Богом и потому не способными ни наказывать, ни исправлять других людей» (32: 442). Но смысловое ударение в приведенной фразе для Толстого и его героя падает именно на вторую часть, связанную с темой правды-обличения судов, чиновников, духовенства («не способных ни наказывать, ни исправлять других людей»).

Дальнейшее чтение Евангелия еще больше убеждает в правомерности подобного суждения: Нехлюдов выборочно воспринимает Священное Писание, без смущения отбрасывая как ненужное все то, что ему не по духу. Сущность же духовности главного героя романа, его положительной правды выясняется из того, что он в результате отбора «оставил» от Евангелия. Так, евангельские слова «И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает; А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской» Нехлюдову кажутся непонятными и производят на него отталкивающее впечатление. Он искренне недоумевает по поводу значения слов «во имя Мое», «чувствуя, что слова эти ничего не говорят ему» (32:440). Отсюда делается очевидным, что для главного героя «Воскресения» слово «Бог», перед которым все люди виноваты, имело совсем другое значение, нежели в Священном Писании.

При пересказе других евангельских эпизодов, прочитанных Нехлюдовым, Толстой применяет прием остранения, с помощью которого развенчивается правдоподобие евангельского повествования. По словам автора романа, Нехлюдов прочел 18-ю главу Евангелия от Матфея, где говорилось о «наказании посредством геенны огненной, в которую ввергнуты будут люди, и о каких-то ангелах детей, которые видят лицо Отца Небесного (курсив мой. – А. Т.)» (32,440). Имеющее оттенок пренебрежительности и неопределенности притяжательное местоимение «каких-то» и сниженное, бытовое употребление слова «лицо» вместо ожидаемого слова высокого стиля «лик» передают недоверие толстовского героя к прочитанному им евангельскому тексту, его реальное неверие в Бога в православном смысле слова.

Кстати говоря, функционирование приема остранения в романе «Воскресение» заслуживает более пристального внимания. Дело в том, что здесь художественными средствами явно демонстрируется подлинная суть и цель остранения. Подобный вывод вытекает из сравнения двух описаний богослужения (пасхального – в начале романа, каторжного – в конце).