«Что есть истина?» Жизнь художника Николая Ге

Ге знал больше анекдотов, чем многие другие. Он видывал Михаила Евграфовича и за ломберным столом, и возле графинчика, и в кругу друзей, где церемонии неуместны. Но ему случалось видеть молчаливого, задумчивого Щедрина – он сидел в кресле, укутав колени мягким пледом, и словно забывал об окружающих; хмурость в глазах его сменялась страданием.

Щедрин был разный. Ге искал своего Щедрина. Ге знал, что все зависит от точки видения. Свифт отлично доказал это, сделав своего Гулливера сначала великаном среди лилипутов, а после – лилипутом среди великанов. Нужно найти свой взгляд.

Михаил Евграфович заметил на подоконнике отброшенный, позабытый эскиз.

– Мне хотелось написать нашего поэта Кольцова в степи. Гонят скот, а прасол, потупя очи долу, сочиняет стихи, – объяснил Ге.

– Это может быть картина о поэзии обыденного, – поддержал Салтыков-Щедрин. – Кольцов изнутри взглянул на русскую простонародную жизнь. У него был свой взгляд. Бытовые предметы – коса, метла, ковш – стали в его стихах поэзией.

Ге не признался, что уже оставил мысль написать Кольцова. Он снова ненадолго погрузился в замысел.

– Все вокруг светится поэзией Кольцова, а он одинокий, измученный своим прасольством, своей неудавшейся жизнью…

Салтыков-Щедрин сказал:

– Это первая картина из жизни русского писателя.

– Для меня это первая попытка написать историческую фигуру: я набрасывал эскиз еще до «Петра и «Алексея».

Щедрин продолжал свое:

– Поэзия и драма в русской литературе непременно рядом…

Если бы в анекдотах про Щедрина рассказывали только о его раздражительности за картами!.. После «Истории одного города» иные критики возмущались, что Щедрин глумится над народом.

Салтыков-Щедрин писал Пыпину: «Изображая жизнь, находящуюся под игом безумия, я рассчитывал на возбуждение в читателе горького чувства, а отнюдь не веселонравия».

Он объяснял: градоначальник с фаршированной головой, который управляет судьбами тысяч людей с помощью двух романсов: «Не потерплю!» и «Раззорю!», – это не смех, а трагедия.

Может быть, поэтому Михаилу Евграфовичу хотелось, чтобы рисунки к «Истории одного города» сделал автор «Тайной вечери» и «Христа в Гефсиманском саду», никогда не пробовавший сил в жанре, тем более в карикатуре. Ге не иллюстрировал «Истории одного города», но прочитал Щедрина правильно. Он не стал рисовать градоначальников, фаршированных или порхающих по воздуху. За текстом глуповской летописи Ге прочитал трагедию сатирика, который переплавляет боль в смех.

Ге написал Салтыкова-Щедрина в 1872 году.

В 1871 году, когда шли споры об «Истории одного города», Ге лепил бюст Белинского. Трудно сказать, почему он обратился к скульптуре. Возможно, его привлекла монументальность. Скульптура не была «очередным» увлечением. За свою жизнь Ге брался лепить несколько раз, с большими перерывами. Через двадцать лет после бюста Белинского он сделает скульптурный портрет Льва Толстого. Герцена он не лепил. Но Герцена во Флоренции лепил Пармен Забелло. Он же сделал бюст Шиффа. Забелло вообще часто дублировал в скульптуре живопись Ге: он – автор бюстов Тургенева, Некрасова, Салтыкова-Щедрина.

Может быть, Ге подтолкнуло к скульптуре знакомство с Антокольским. Как раз в это время он обнаружил молодого скульптора и переживал период «острой влюбленности». Антокольский заходил в мастерскую, издали, склонив по-птичьи голову набок, разглядывал работу. Потом быстрым уверенным шагом подходил к станку, показывал, как лучше сделать. Иногда молча брал маленький кусочек глины, слегка разминал в пальцах и прилепливал удивительно точно. Ге чувствовал силу этого худого красивого юноши с черной растрепанной бородкой, слушался его. Когда работа была закончена, Антокольский, поворачивая голову, как петушок, долго ее оглядывал то левым глазом, то правым: ему не очень нравилось, но он ничего не сказал Николаю Николаевичу, только посоветовал: «Вылепите несколько книг стопкой и поставьте на них бюст». Ге не стал переспрашивать, сделал подставку из книг – и охнул: вышло чудо как хорошо!

Бюст скоро сделался известен. Была проведена денежная подписка – подписчикам рассылали гипсовые копии. Тургенев просил прислать копию бюста в Париж. Строгий Стасов даже через три десятилетия вспоминал – есть на свете превосходный бюст Белинского, работы Ге.

В 1877 году в Женеве увидела свет книга «Из-за решетки» – сборник стихотворений русских политзаключенных. Одно из стихотворений называлось «К бюсту Белинского». Похоже, что стихи относятся к бюсту, сделанному Ге.

Голос поэта прорвался из-под каменной толщи каземата.

На первой странице книги стояло: «Посвящается нашим политическим предшественникам». Поэт обращался к Белинскому:

…Зачем не торжество борца,
Не мир души в нем отразились, —
Черты прекрасного лица
Туманом скорби омрачились?
Зачем нельзя в них прочитать,
Что все сбылись твои желанья?
На них глубокая печать
Невыразимого страданья.