Что глаза мои видели. Том 2. Революция и Россия

У трона, оттеснив родовитое, дворянство, в последнее время, теснилась стая случайных людей, стоявшая плотной стеной между царем и народом, и не было лжи и подвоха, к которым эти молодцы не прибегали бы, чтобы ослепить царя своими заверениями о «благополучии России».

В сущности наши «тираны» почти все были безвольными тряпками, игрушками в руках тех, или иных бюрократов, правивших Россией. И наше «первое» сословие вместо мирной, но стойкой оппозиции, охотно мирилось с ними, кто бы они ни были, ради подачек и своих исключительных выгод.

Стойким «тираном» у нас считался Александр III.

На короткохвостом, но грузном коне, не русского типа, в виде тяжеловесного монумента, изобразил его Трубецкой. А, в сущности, он все свое царствование проездил на доморощенных безъуздых саврасах, жадно отъедавшихся на государственных харчах.

Двое типичнейших заправил этого царствования: Муравьев и Витте. К концу царствования Александра III их недаром величали узурпаторами царской власти. Они непосредственно подготовили печальное царствование несчастного Николая, поплатившегося за вся и за всех.

Как же реагировало на их своекорыстную политику наше дворянство, наше «первое сословие»?

Приемная того и другого (как впоследствии у Распутина) всегда была набита именно просителями этой «красы и гордости» нации, но ничего не просили и не требовали они для страны, для народа, а исключительно клянчили выгод и подачек для себя.

Характерные примеры бывали басней города.

Например, история с восстановлением имущественного благоденствия рода князей Б. Не к царю пошли они за этим, а к Витте. Я знал адвоката, который «провел» это дело, он и поведал мне какими психологическими путями и этапами интимного характера пришлось достигать благоприятного результата.

При содействии министра юстиции Муравьева была учреждена Высочайшая опека, широко использовавшая казенные субсидии для частных интересов. «Весь Петербург» скоро узнал, «где зарыта собака».

Супруга всесильного финансиста, не принятая ко двору и бойкотируемая «высшим светом», скоро стала показываться в ложе чопорной княгини В., и стала посещать княжеский дворец, о чем не смела мечтать раньше.

Это пример только случайный.

И Витте и Муравьев, с легкой руки Победоносцева, были настоящими узурпаторами и развратителями самодержавной царской власти.

По формуле наших «основных законов» самодержец управляет Россией «на твердом основании законов». Никто менее их не стеснялись ни законами ни традициями. Одно время они были типичнейшими правительственными жонглерами, заботящимися исключительно об удержании лично за собой власти, а с нею вместе и благ земных.

Если раньше неумно правили Россией родовитые, но бездарные сановники, честные по своему, но не видевшие дальше своего носа, то зато эти не могли не видеть в какую пропасть они ее ведут и, достойных предшественников Распутина не даром, из деликатности по иностранному, окрестили весьма нелестным прозвищем к концу правления Александра III-го.

Но они, и им подобные, оставались еще долго у власти и при Николае II-м.

Глава третья

Еврейский вопрос в России всегда был больным местом, не только нашей государственности, но и общественности.

Черта оседлости и всевозможные правовые ограничения, парализуя для еврейской трудоспособной массы возможность ассимиляции и органического приобщения к интересам России, создавало внутри самого государства непримиримых и весьма опасных врагов нашего государственного режима. На этой почве процветали и приемы деморализующего характера, выработанные администрацией, обязанной проводить в жизнь дробную регламентацию такого искусственного неравноправия.

Еврейская масса, от которой брезгливо отворачивалась «опора» трона и правящие классы, сплошь бедствовала и бывала нередко жертвою правительственных экспериментов в виде бессовестно диктуемых погромов (например, Кишиневский погром при Плеве) и, в то же время, еврейские мошны наихудших спекулянтов, набитые при помощи казенных воровских поставок и столь же воровских биржевых и банковских афер, властно позвякивали, пробивали себе дорогу решительно всюду, где нужно было развратить и обессилить власть, или нарушить закон.

Интеллигентная еврейская молодежь, особенно болезненно страдавшая от подобной постановки в России «еврейского вопроса», естественно, стремилась увеличить собою поток кроваво-террористических выступлений.

В сфере общественности, именно юридическое неравноправие евреев, вело к выработке лишь двух крайних, лишенных вдумчивости и беспристрастия, отношений к «еврейскому вопросу». Известные общественные элементы являлись поголовно непримиримыми юдофобами, не терпящими самого духа еврейской нации, одобрявшими и погромы и самые нелепые репрессии; лучшие сознательно являлись юдофилами, в самом широком значении этого слова, брезгливо опасаясь, даже критикой отдельных отрицательных черт и личностей, унизиться до нанесения удара лежачему.

Молчаливое соглашение по этому предмету, не всегда и не всеми, истолковывалось и понималось правильно.