Что глаза мои видели. Том 2. Революция и Россия

Ф. H. Плевако, прославленный московский оратор, попал во вторую Думу. Любитель русской (даже славянской) старины и церковности, казалось бы, имел же свои, хотя бы бытовые, если не устои, то вкусы.

Во время думской сессии он жил в Петербурге и бывал у меня. Однажды с очень озабоченным видом он ходил у меня по кабинету и о чем то раздумывал. Я его спросил, что его так заботит. Он признался, что обдумывает форму ограничения царского титула. Известная думская партия желает внести предложение о видоизменении царского титула, чтобы подчеркнуть, что он уже не абсолютный русский царь Божей Милостью, а ограниченный монарх.

Я широко, вопросительно открыл на него глаза. Он показался мне и очень постаревшим и как бы уже утратившим всю свежесть своего, если не ума, то талантливости и чутья.

«Что Вы на меня так смотрите. Вот придумайте, как это надо урезать…»

«Я бы, наоборот, прибавил бы что-нибудь к прежнему титулу в ознаменование дарованной конституции — ответил я. И царю было бы лестно и цель была бы достигнута».

Но Ф. H., уже достаточно навинченный, не хотел понять: «Тогда уцелеет самодержец».

«И чудесно, на бумаге пусть себе уцелевает, архивная справка ничему мешать не должна, важно фактическое содержание в объеме власти. Чем меньше даете власти, тем пышнее, усерднее, возвеличивайте титул Монарха, а не поступайте наоборот. Титул Монарха любой страны должен быть квинтэссенцией его послужного списка, не только в настоящем, но и в прошлом… И отставного генерала Вы называете превосходительством, а ведь все его генеральство только в том, что он в казначейство за пенсией для моциона пешком ходит».

Ф. Н. задумался, но вскоре оживился: «пожалуй Вы правы… Дело не в титуле!»

Как вырешился вопрос об ограничении царского титула в думской партии не знаю, вернее, не помню, но недоставало бы только чтобы из-за этого была разогнана вторая Дума. Если так, туда ей и дорога.

Впрочем, когда я пишу эти строки, Россия изнывает от таких кровавых ужасов, что туда и дорога всему, вообще, что довело ее до этих тяжких дней.

Рано или поздно покаянным стоном разразится она и сгинет тогда все случайным вихрем нанесенное на нее извне. Кровавый революционный пир, заданный ей, в годину тяжкой войны, на деньги мутного источника, не скоро ею будет забыт.

Глава пятая

Принадлежа к очень большому по своей численности сословию петербургских присяжных поверенных, бывая нередко в Москве и в самых отдаленных местах России в качестве уголовного защитника (недаром покойный В. Д. Спасович в одной из своих застольных речей прозвал меня «Летающим Голландцем») я знал довольно близко состав, настроение и наличные силы российской адвокатуры и вправе отметить из ее рядов тех, чьи имена, так или иначе, фигурировали в качестве политических деятелей.

Свободное, самоуправляющееся сословие адвокатов при самодержавно-бюрократическом строе, конечно, являлось большою аномалиею и явным показателем недоделанности насущнейших мирных реформ царствования Александра II.

Когда хочешь управляться деспотически только физической силой, пренебрегая правом и моралью, вполне последовательно упразднить сословную организацию независимой адвокатуры. Царское Правительство не посмело сделать этого, как сделало советское правительство, а с другой стороны не сумело идти в контакт с строгой законностью, только при наличности которой сословие адвокатов могло быть его союзником.

Именно на первых же порах, когда приток в адвокатуру талантливейших сил был особенно велик, правительство могло черпать из него надежнейших своих представителей. Но отношения установились как раз обратные: в адвокатуру из магистратуры устремлялось, как раз, все живое, честное, независимое. Такие имена как Жуковский, Андреевский, Александров (защитник Веры Засулич) и другие, ставшие украшением сословия, исчезли из списков прокуратуры, непомерно ослабив ее именно благодаря невозможному, с точки зрения законности, направлению деятельности таких министров юстиции, как Муравьев и Щегловитов.

Высшее судебное учреждение для всей России, Правительствующий Сенат, за последние годы по составу сенаторов, был не правительствующим, а лакействующим, вполне послушным директивам министров юстиции, хотя бы директивы эти нарушали явно закон… Особенно верно это относительно Уголовного Кассационного Департамента Сената, в котором вымерли такие честно-консервативные типы, как Репинский, бар. Тизенгаузен, Фененко и другие, и откуда были удалены в Общие Собрания такие талантливые и испытанные юристы либерального оттенка, как А. Ф. Кони, В, А. Случевский, Ф. А. Арнольд и др.

Гражданские процессы, если они не были выдающимися, ни по сумме, ни по положению участвующих, избегали министерского давления. Но в делах где, так или иначе, был ход к министру юстиции, адвокату противной стороны надо было смотреть в оба. Я лично, при Муравьеве, в двух-трех выдающихся гражданских процессах испытал это, и в свое время затратил всю свои энергию, чтобы парализовать закулисное давление едва не погубившее заведомо правые дела.