Что гложет Гилберта Грейпа?

Ларри приседает на корточки. На нем коричневые брюки из синтетики, коричневые туфли, желтая рубашка, коричневый галстук — и даже ремень коричневый. Его лицо растягивается в улыбке, пока он смотрит на подарки. Наверное, пытается представить себе выражение лица Арни, когда тот их увидит.

— Он, — говорю, — будет визжать.

Ларри по-прежнему озирается, как будто меня вообще не существует, как будто он в доме один. Я еле сдерживаюсь, чтобы не крикнуть: «Ура!» — когда он встает, отряхивает брюки и направляется к своей машине. Уматывает, даже не попрощавшись, не сказав: «Отъеду ненадолго».

Выхожу на задний двор, сажусь на качели. Качели Ларри. Те, что он смастерил. Помню, как он меня качал.

Не раньше чем через час Эми стучит в кухонное окно. Жестом зовет меня войти.

— Я посмотрела, как там Арни. Он такой чистый. Прямо не узнать. Спасибо тебе, спасибо, спасибо!

Иду с Эми в гостиную показать ей подарки.

— Ларри заезжал.

— Господи. Давай будить Арни.

— Пусть выспится.

— Пора будить. Сегодня его день.

— Пусть выспится.

Я стою на своем; сестра, пожав плечами, соглашается:

— Как скажешь.

Чуть позже на веранду вышли Эллен и Дженис. Мама проснулась. Даже телик не включила: любуется Арни; ее мальчик открывает подарки — подарки от Ларри, которыми тот пытается возместить свое отсутствие в течение года.

Когда я украшаю задний двор, у нашего дома вновь тормозит машина Ларри. Он выходит и, с готовностью протягивая руки, зовет:

— Арни! Арни! Это твой брат. Твой любимый брат.

Арни спрыгивает с веранды и бросается к нему в объятия. Купился.

Дженис и Эллен охают и ахают, восхищаются, какой Арни красивый и чистый. К ним присоединяется мама. Мама еще восклицает, какая она счастливая.

Я продолжаю развешивать гирлянды, привязываю по периметру батута воздушные шарики. Один для интереса проколол и оглядываюсь: кто услышал, кто заметил? Ни одна живая душа.

С часу до трех в программе праздника предусмотрены подвижные игры. В три часа подаем торт и мороженое. На половину четвертого, по инициативе Эми, были назначены танцы под ранние песни Элвиса, но я указал, что толпа пляшущих дебилоидов — еще то зрелище. Когда пляшет один дебил — это куда ни шло. Но целая толпа дебилов вызвала бы оглушительный хохот.

Мне позвонил Такер, сказал, что надеялся зайти, но:

— …поскольку на этой неделе у нас торжественное открытие, а у меня, как у ассистента администратора, есть серьезные обязанности, пока не могу обещать, что успею к вам заглянуть.

Около полудня мама пошла в ванную и до сих пор не выходит.

Барабаню в дверь:

— Все дебилоиды уже в сборе. Родители, соседи. На заднем дворе — человек пятьдесят, мама. Эми говорит, ты решила понаблюдать из дома. Ну что ж, как хочешь. Праздник в полном разгаре — событие, какого еще не знала Эндора. Мэгги Уилсон сделала фотографии для «Эндора экспресса». Но торт уже подтаивает на жаре. Пора выходить, мама. Мама?

Отодвигает дверь; глаза красные. Я спрашиваю:

— Все в порядке?

— Гилберт, изо дня в день я молилась Богу, который мне ненавистен. И просила только об одном. Чтобы мой Арни дожил до этого дня и я бы увидела…

— Я в курсе.

— Дай мне закончить. Я молилась этому негодяю, я просила: «Позволь мне увидеть, как моему мальчику исполнится восемнадцать, и я тебя прощу». Теперь я простила. И готова отведать торта.

Она с трудом протискивается в дверь, и я отскакиваю в сторону, чтобы меня не расплющило. Мама тяжело дышит, спина ее платья, больше похожего на плащ-палатку, взмокла от пота. На ногах у нее — шлепанцы Ларри. Она шаркает к задней двери и выглядывает во двор, где веселье бьет ключом. Мама не выходит на люди, но гости чувствуют на себе ее взгляд. Все знают, что она совсем близко. Никто ее не видит, но все понимают, что Бонни Грейп настроена благосклонно.

Я слежу за направлением ее взгляда: она видит, как детки прыгают на батуте, как болтают между собой родители, как ребята из нашего района подъезжают и отъезжают на велосипедах.

— Мистер Лэмсон только что подарок привез. Машет тебе, мама.

Она шарахается назад, в темноту. Я отворяю дверь и кричу:

— Спасибо, мистер Лэмсон. Мама шлет вам поклон.

Кивая и улыбаясь, он похлопывает Арни по спине. И сразу направляется к «додж-дарту», где его поджидает жена.

Я кричу: «Торт! Торт!» — и ко мне сбегаются детки. Какие они, собственно, детки — напоминаю себе, что некоторые постарше меня будут. Одному, Сонни, уже тридцать пять стукнуло, зубы почти все выпали. При ходьбе припадает на одну ногу, лицо дергается от тика. Матери его, наверное, под семьдесят; кричит, чтобы подходил за тортом.

— Ты любишь тортики, Сонни, — приговаривает она. — Твое любимое угощение.

Мать Сонни — единственная гостья, которой разрешается войти в дом и повидаться с нашей мамой. Они подруги с незапамятных времен.