Что гложет Гилберта Грейпа?

Езжу туда-сюда по улицам, потом вокруг водонапорной башни. Ну нету. Теперь на площадь, к пушке времен Гражданской войны. Обратно к водонапорной башне. Зову — ответа нет, слышен только легкий шелест ветра. Руки трясутся, выезжаю на шоссе — вдруг он ловит попутку, чтобы ехать на кладбище. Однажды мы его именно там и нашли: прыгал на отцовской могиле. Сказал, что «хотел папу разбудить». Как сквозь землю провалился. Еду к железной дороге и заброшенному мосту.

Куда теперь — ума не приложу. Перед глазами проносятся жуткие картины. Он сбит автомобилем или, что не исключено, свалился с водонапорной башни, а может, заплутал в кукурузном поле.

Стоя перед светофором на южной окраине города, слышу, как плещется вода. Бросаю свой пикап с включенными фарами и работающим движком, бегу через дорогу. Метрах в сорока от городского бассейна Эндоры слышу всплеск и крики Арни: «Нет, нет!»

Воду освещает голубоватое свечение. Стоя за оградой, вижу Бекки: плавает в трусах и в лифчике. В кресле спасателя восседает Арни. Он все еще в пижаме Супермена — только мантии не хватает. Бекки — волосы собраны в хвост — брызгается, ныряет. Меня они не видят. Вцепившись в металлическую сетку ограждения, наблюдаю, как Бекки протягивает руки навстречу Арни.

— Ты сможешь, Арни. Давай, — говорит она.

— Нет. Не-е-е-е-ет!

— Помнишь, что я тебе говорила?

Он кивает.

— Мы же этого не хотим, согласен?

Медленно поднимаясь, Арни издает вопль. Хочет прыгнуть, но, скорее, валится в бассейн. Вздымает фонтан брызг.

Под аплодисменты Бекки молотит руками и ногами по воде.

Прилипшую к телу Арни грязь смывает водой, и тут на меня накатывает. Сначала щиплет в глазах, прямо жжет. Потом начинает казаться, будто по щекам градины скользят. Катятся и катятся. Хоть дворники включай, говорю себе.

Возвращаюсь к пикапу, выключаю фары, глушу движок и сижу с открытым окном. Закусываю губу, чувствую, слезы сами собой сбегают по лицу. Прислушиваюсь к хохоту и выкрикам Арни, сопровождаемым плеском воды:

— Я рыба! Я рыба!

Не выходя из пикапа, наблюдаю, как Бекки и Арни перелезают через загородку. Она обматывает ему голову полотенцем. Арни сейчас похож на боксера после спарринга. Подъезжаю к ним, забыв, что глаза у меня наверняка опухшие и красные, спрашиваю:

— Вас подвезти?

Бекки не ожидала меня увидеть. Кажется, впервые удалось застигнуть ее врасплох. Арни, чистый, как никогда, прикрывает губы рукой — прячет улыбку.

Открываю дверцу пассажирского сиденья, он бросается ко мне, обвивает руками, целует в шею:

— Гилберт, Гилберт.

Мы не разжимаем объятий: устроили баттл — кто кого крепче сдавит. Арни либо все забыл, либо слишком уж легко прощает.

Он едет в кузове пикапа, Бекки — рядом со мной, на переднем сиденье.

— Как ты… Как тебе…

— Он бежал по Мейн-стрит. А я как раз вышла прогуляться.

— Но…

— Что «но»?

— Как ты его заманила?..

— Легко. Сказала, что ты уедешь из Эндоры, если он не…

— Ничего себе.

— Он тебя любит, Гилберт.

— Угу.

Это мне известно. А вот знает ли она, что это мне известно?

— И ты его любишь.

Жму на тормоз, останавливаюсь. В заднее окно стучится Арни.

— Угу, — говорю.

Она ладонью накрывает мою руку.

— Пить хочу! — кричит Арни со дна кузова.

Паркуюсь возле «Хэппи-ЭНДоры» и покупаю Арни шипучку. Он откупоривает ее уже дома на крыльце и там же засыпает, так и не допив.

— Сейчас вернусь, — говорю и несу братца наверх, в постель, как носил меня когда-то отец.

Мы с Бекки сидим на крыльце, и она уверяет, что совсем не хочет спать. Я говорю:

— Рассвет занимается.

В ее пачке осталась одна сигарета. Чтобы закурить, я захожу в дом и беру мамины спички. Мы сидим на моем крыльце, в доме все спят, и вдруг мне приходит в голову:

— Сегодня у Арни день рождения.

— Да, — вторит мне Бекки. — Сегодня у него день рождения.

Часть шестая

54

Некоторое время мы с Бекки просто болтаем. Везу ее домой; с рассветом уже сижу на своей веранде.

Наверное, я задремал: меня разбудили частые постукивания по лбу.

— Хватит, я проснулся!

Открываю глаза — вижу: стоит, губы растянуты в полуулыбочке; благоухает лосьоном после бритья, волосы еще мокрые — видимо, принял душ в ближайшем мотеле. Заходит в дом и оттуда кричит:

— Что у нас на завтрак?

— Не знаю, Ларри.

— А где все?

— Еще спят, — говорю, иду за ним.

— Запах все тот же.

Непонятно: это похвала или осуждение? Впрочем, запах нашего дома, хоть и способный, наверное, вызвать некую извращенную ностальгию, уж точно приятным не назовешь.

Раннее утро. Ларри рыскает внизу: разглядывает маму и надувает щеки — показывает, насколько она растолстела. Потом говорит:

— Помоги мне разгрузить машину.

Выходим на улицу к его машине, под завязку набитой подарками: они разложены по коробкам самых разных форм и каждая в красивой, явно дорогой упаковке.

Все коробки — штук шестнадцать-восемнадцать — перекочевывают в гостиную.

— В этом году ты превзошел самого себя, — говорю. — Арни просто умрет.

— Не смешно.

— Это фигура речи.