Что гложет Гилберта Грейпа?

— Гилберт, к нам нагрянул региональный управляющий. Вон стоит, у фритюрницы, но ты сделай вид, что мы с тобой незнакомы. Мне важно… это… произвести хорошее впечатление… так что да, сэр… стало быть, один «бургер-барн особый», большая порция картофеля «Сило» и коктейль клубничный. К оплате два девяносто три.

— Ты не видел…

— Совершенно верно, сэр, общая сумма — два доллара девяносто три цента. Подъезжайте, пожалуйста, ближе.

Притираюсь к окошку.

Он достает из кармана пятерку и сует мне. Я кладу ее на прилавок, и Такер говорит:

— Покупка на сумму два девяносто три, получено пять. Ваша сдача. Кетчуп желаете, сэр?

— Ты не видел Эллен?

Такер перехватывает мой взгляд и замирает. Потом одними губами спрашивает:

— Все нормально?

Я отрицательно качаю головой.

Он таким же манером уточняет:

— Что слу…

— Мама.

— Да ты что?

— Мы ее потеряли.

— Где вы ее потеряли? — Он бросает в мой пакет штук пятнадцать порционных прямоугольничков кетчупа. — Куда она могла уйти?

— Куда, по-твоему, уходят те, кого мы теряем?

Вручая мне пакет с заказом, он шепчет:

— Ты хочешь сказать… нет… не может быть…

— Если увидишь Эллен, отправь ее домой, ладно?

Втапливаю педаль газа и с визгом отъезжаю; на помосте, естественно, остается след от протектора.

Нарушаю скоростной режим. Стрелка спидометра перевалила за девяносто. В кабине воняет фастфудом. Опускаю окно и швыряю пакет на обочину. Так и слышу мамин голос: «Что у нас на ужин? Есть в доме хоть какая-нибудь еда?» Надо было раньше выбросить этот пакет. Возможно, избавься мы от него сразу, возможно, уволься я из универсама… Все возможно.

Про себя твержу: «Мама ушла», чтобы поскорей уложилось в голове.

Под старым железнодорожным мостом припаркованы легковушки и пикапы. Поравнявшись с ними, мигаю фарами и давлю на газ. Один парень раздраженно сигналит — его слепит дальний свет. Другой орет: «Эй, уважаемый, ты что творишь?» Фары выхватывают из темноты катафалк похоронного бюро Макбёрни.

Стучу в пассажирское окно. Стекло запотело, дверцы заблокированы. Бобби Макбёрни перебирается на пассажирское сиденье и брюзжит:

— Тебе приспичило, что ли, испортить людям отдых?

С Бобби я разговаривать не собираюсь.

— Эллен, одевайся. Поедешь домой. Эллен!

— Твоя сестра — большая девочка.

— Кому сказано?

Из катафалка вылезает Эллен, завязывая бретельку своего топа.

— Ненавижу своего брата. НЕНАВИЖУ СВОЕГО БРАТА!

Бобби начинает мне угрожать.

— Смотри, Гилберт, встретимся с тобой наедине — огребешь от меня по полной.

— МОЙ БРАТ — ЛЮДОЕД! ЗАГЛАТЫВАЕТ СВОЮ СПЕРМУ.

Другие машины тоже начинают сигналить и мигать фарами.

Я медленно отъезжаю, стараясь держаться с достоинством. Завтра все они узнают, что случилось с мамой. Завтра им всем будет стыдно.

По дороге домой сестра долдонит:

— Ну что там? Что за срочность? Случилось что-нибудь? Опять я виновата? Или Арни? О боже… что-то случилось с Арни.

Я закуриваю. Эллен опускает стекло и раз за разом натужно кашляет. Гоню на предельной скорости. Она ищет ремень безопасности.

— Моли Бога, чтобы у тебя была веская причина, Гилберт, потому что ты сломал мне судьбу. Ты разрушил всю мою жизнь.

Мы дома.

На крыльце доктор Гарви беседует с Эми и Ларри. Эллен бежит к ним:

— В чем дело? Что стряслось?

Из дома появляется Эми и уводит Эллен наверх.

Когда я подхожу к крыльцу, доктор Гарви уже заканчивает какие-то объяснения. Он обнимает Эми, обменивается рукопожатием с Ларри и протягивает мне пятерню.

— Ваша мать была доброй женщиной, Гилберт. — Я не отвечаю. Поскольку в правой руке у него свидетельство о смерти, каждый жмет ему левую руку. — Если смогу быть чем-нибудь полезен, обращайтесь.

Эллен ревет — якобы не в силах сдерживаться. Только когда мы ее успокоили, к ней вернулась связная речь.

Выхожу из туалета — она караулит под дверью.

— Гилберт, — всхлипывает Эллен, еле ворочая языком, — ты понимаешь, чем занимались мы с Бобби, правда ведь? Правда? В этом… в катафалке.

— Не вполне.

— Мы с ним… понимаешь… делали это, когда мама… когда она… когда…

Смотрю на ее припухшие глаза и дрожащие губы.

— Ты же не знала, — тихо говорю я. — Откуда тебе было знать?

— Но…

— Не надо, Эллен. Не надо.

Пытаюсь ее обнять. Получается неуклюже, но, во всяком случае, я стараюсь.

Мы возвращаемся в мамину комнату. Эллен обрушивает на меня град вопросов:

— Она страдала?

— Не похоже.

— Ей было страшно?

— Вряд ли.

— У нее… у нее… у нее…

Отвечаю на все вопросы. Эми приносит флакон духов и принимается опрыскивать маму. Дженис просит:

— Не переусердствуй. — И начинает набирать номер «скорой».

— Положи трубку, Дженис! Положи трубку! — кричу я.

На миг она замирает, смотрит на меня, как на глумливого шута, и продолжает набор.

— Отойди от телефона! — ору ей. — Я еще не готов ее… э-э-э… отпустить.

Дженис мягко убеждает:

— Пора, Гилберт.

— Я не готов смотреть, как они будут к ней прикасаться, как будут выносить из дома, ясно?

— Но ведь…

— Что они сейчас сделают? Оставят ее лежать до утра голой под казенной простыней в каком-то холодном чулане. Доктор Гарви подписал свидетельство. Я хочу подождать до утра.

Дженис опускает трубку.