Что гложет Гилберта Грейпа?

Мы с курьерами относим батут на задний двор и, узнав у Арни, где ему хочется видеть этот подарок, принимаемся за сборку. Эллен выносит ребятам чаевые — пять долларов. Парни с ней заигрывают, а она с наслаждением ловит на себе их голодные взгляды.

Курьеры уезжают, и Эми кричит:

— Ужинать!

Эллен просит «буквально минуту» — Арни лезет на батут. Хочет попрыгать, но без конца падает. Эллен, сгорая от нетерпения, стоит на краю сетки и кричит:

— Теперь я! Теперь я!

Прыгает и трясет своими недоразвитыми сиськами. Единственная в городе христианка, которая расхаживает без лифчика. Арни мечется по газону и приговаривает:

— Это мое, мое.

Могу только гадать, наблюдает ли за этой сценой мистер Карвер из того далека, куда его занесло.

Предупреждаю Эми, что есть не буду. Предназначенный Арни подарок — это мне удар в спину. Пока наши ужинают, я ложусь на батут и смотрю в небо. Слышу, как Эллен требует, чтобы Арни перестал плеваться едой. Мама просит добавки. Эми вежливо убеждает Арни в необходимости купаться в ванне, потому как чистота — «огромная радость». Арни справедливо указывает, что мама никогда не купается в ванне. Эми объясняет, что мама — взрослая, а люди в возрасте пачкаются меньше, чем молодые. Арни не ведется на эти увещевания. Эллен просится выйти из-за стола, чтобы принять душ.

Шум включенного ею душа — это последнее, что донеслось до меня перед сном. Наверное, поэтому мне и приснился дождь.

Снилось мне, что дождик льет и льет, отмывая Арни дочиста, а мы с папой идем на рыбалку. Клева нет. Мы молчим. Нам и так хорошо: сидеть в лодке с удочками — что может быть лучше?

— О БОЖЕ!

Открываю глаза и вижу, что солнце даже не клонится к горизонту. Сон, видимо, промелькнул очень быстро, как ролик.

— О БОЖЕ! — кричит Эми. — ПОМОГИТЕ!

— Что такое? — Я вскакиваю с батута.

— МАМА! МАМА!

Кидаюсь к дому.

— Нет! Неееет!

Я уже на крыльце, врываюсь в дом. Эми тянется через стол к маме, та вся бледная, задыхается. Голова втянута в плечи. Ужин встал поперек горла.

— Мама! Мама!

Пытаюсь ее обнять, выпрямить и постучать кулаком по спине, чтобы сдвинуть ком пищи. Но живот мешает. Сверху сбегает полуодетая Эллен. Я держу открытым мамин рот, а Эми хочет залезть ей в горло, но не может сдвинуть огромный язык. Мама на глазах синеет, мы шумим, но я даже не разбираю слов. В доме стоит нездоровый шум и в то же время полная тишина.

Арни наблюдает за происходящим и беспрестанно спрашивает: «Что с ней? Что с ней? Что с ней?» — но никто ему не отвечает. Лазанья, отварная кукуруза в початках, кексики с черникой — у мамы во рту все это смешалось в густую, липкую жижу.

«Только не умирай», — это все, что мне хочется сказать.

Эми придерживает мамин подбородок, а я, сжав кулаки, наношу серию быстрых ударов маме в солнечное сплетение — надеюсь, это обеспечит доступ воздуха.

— Звоните доктору Гарви! — кричит кто-то из нас.

Номер записан красными чернилами на обоях у телефона. Доктор Гарви живет в трех кварталах от нас. Эллен крутит телефонный диск и делает вызов.

— Он приедет? Приедет?

— Давай же, мама. Давай! Кашляй! ПЛЮЙ!

Глаза у нее то закрываются, то открываются. Арни орет:

— Не кричи на нее! Не кричи на нее!

— Выведите его отсюда! — требует Эми.

— Арни, иди сюда. У меня для тебя сюрприз, — тянет его за руку Эллен. — Арни! АРНИ!

Арни не идет. Вместо этого он хватает фужер и с размаху бросает в стену: стекло разлетается вдребезги. Зашибись. Хватает мамину тарелку и запускает в потолок — на нас дождем сыплются осколки. Сгребаю Арни в охапку, вытаскиваю из комнаты, усаживаю на крыльцо. Мама глухо вскрикивает. Ей осталось немного. Совсем немного. Мы все это понимаем, все это чувствуем. Но сделать ничего не можем.

Эллен умоляет:

— Прошу тебя, мама. Держись, мама!

Эми начинает извиняться:

— Прости. Это я виновата. Мама, я люблю тебя. Ты только не сдавайся ни в коем случае. Доктор Гарви уже в пути. Уже едет.

Зачем-то начинаю хлопать маму по затылку, причем довольно ощутимо. И вдруг она изрыгает не то сгусток, не то ком застрявшей в горле еды, из носа хлещет жидкость, и все это месиво вываливается на стол.

Мама глубоко и часто дышит. Громко, с испугом.

В дверь врывается доктор Гарви. На нем пижамная куртка и строгие брюки. Подбегает к маме. Мы расступаемся, готовые следовать любым его указаниям.

Минут через пятнадцать доктор Гарви склоняется ухом к маме, которая шепотом жалуется на боль в горле.

— Наверное, ощущения такие, будто родили через рот, — шутит врач, чтобы разрядить обстановку, чтобы всех нас приободрить, но никто не смеется. По его улыбке видно, что он раскаивается в сказанном.

Я уже вымыл руки, Эми убирает осколки, а мама, еще не отошедшая от потрясения, сидит в своем кресле.

Любой другой доктор давно бы ушел, но доктор Гарви не таков. Они с моим отцом были близкими друзьями. Сейчас он подходит к Арни и в третий раз объясняет, что с мамой все будет хорошо. Но Арни знай твердит:

— Не смешно, не смешно.

Эллен отошла за пылесосом для Эми — и что я вижу: у нашего дома тормозит катафалк похоронного бюро Макбёрни. Выскакиваю на улицу:

— А ну вали нахрен отсюда, урод! Пошел! Пошел!