Что гложет Гилберта Грейпа?

— Иногда человеку… эмм… человеку необходимо вырваться… оторваться от…

— Но ты-то останешься. Обещаешь? Никуда не уедешь. Обещаешь?

— Хорошо, Арни. Сегодня никуда не уеду.

— Ага. — Он хихикает.

— Слушай, Арни. Как ты относишься к Лэнсу Доджу?

Притих.

— Ой, ну вообще. Он — гиений.

— Гений. Правильно говорить «ге-ний».

— Ага. Я сам знаю, Гилберт. Господи, неужели я не знаю?

Выжидаю минут двадцать — примерно через такой промежуток времени Арни начинает биться головой — и выскальзываю из комнаты. Внизу мама приговаривает:

— Что за наглость. Другого слова нет. Что-что? Арни в полном порядке, разреши напомнить. Чумазый, да. Но он в полном порядке, и ты не имеешь никакого права… никакого права…

С нижней ступеньки вижу лишь голубой свет экрана, слышу какую-то тихую рекламу, но мамин собеседник или собеседница, видимо, находится в кухне. На цыпочках крадусь по коридору.

— Нет… с Арни мы поступили совершенно правильно. Никакое учреждение, никакой приют не смогли бы дать ему больше… мы держимся… иногда этого достаточно… что-что? Я знаю, что тебе очень жаль. Так и должно быть…

Заглядываю через кухню и вижу: мама сидит у себя за столом, расправив плечи, жестикулирует зажженной сигаретой, придерживает пакет чипсов и вазу с фруктами.

— Мама? — шепчу.

Голова ее дергается в мою сторону. Глаза горят.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашиваю.

Она вглядывается в темноту, где застыл я.

— С кем, — спрашиваю, — ты разговариваешь?

Сует в рот сигарету, закрывает глаза, всем своим видом показывая, что собирается сделать затяжку, и говорит:

— С каких это пор я должна разговаривать обязательно с кем-то?

Ответа у меня нет.

— Может, мне требовалось разобраться в своих мыслях, может, я просто рассуждала вслух.

Подхожу ближе, мимо гор немытой посуды, мимо вонючего помойного ведерка под раковиной. Слышу, как в темноте жужжит муха, и пытаюсь прихлопнуть ее ладонью.

— Мне показалось, ты ведешь с кем-то беседу, — говорю я в надежде обставиться.

— Шел бы ты спать.

— Но ты точно в порядке?

— Спокойной ночи.

Она включает звук на полную громкость. Я уже дошел до лестницы и слышу:

— Этот Лэнс Додж — просто чудо какое-то!

Оборачиваюсь и вижу ее восхищенную улыбку: мать прямо благоговеет перед Лэнсом.

— Как же, наверное, горда его матушка! Ты согласен, Гилберт? Ты согласен?

Смотрю на ее огромные, мясистые очертания. Хочу что-нибудь ответить, но не нахожу слов.

— Эми говорит, ему, скорее всего, предложат должность постоянного ведущего. Это прекрасный шанс! Каждый вечер будет выходить в эфир! Как тебе такое? А?

Медленно поднимаюсь по ступенькам. Мама еще что-то говорит, и я понимаю, что непременно уеду. Покину эти места. После чествования Арни. Сяду в свой пикап — и поминай как звали.

Просыпаюсь с рассветом, обвожу глазами свою комнату. Сворачиваюсь калачиком в своей постели. Меня как ударило. Уезжаю из Эндоры — а ехать-то некуда.

46

За завтраком только и разговоров: «Лэнс то», «Лэнс это». Арни пытается намазать хлеб маслом с помощью пальца, а не ножа: по его словам, «все столовые приборы грязные». Кто бы говорил: малец с черными, как уголь, руками. Стою на крыльце, вглядываясь в небо. Надвигаются тучи, пахнет дождем.

Ко мне присоединяется Эми; говорю:

— Ты посмотри, какие тучи.

— Видел бы ты Лэнса…

— Вероятно, — перебиваю я, — имеет смысл выставить Арни на улицу: пусть его хотя бы дождем окатит.

— Вероятно, — соглашается она, когда я уже сажусь в пикап. — Тебе бы понравился большой экран.

Тут Эми умолкает. Мой скучающий вид и небрежная поза говорят сами за себя. Только она открывает рот, как я поворачиваю ключ зажигания и включаю заднюю передачу. Сдаю назад; сестра провожает меня взглядом — только сейчас, как я вижу, до нее что-то доходит.

Уезжаю.

Захожу в «Хэппи-ЭНДору» за утренним сикс-пэком пива. Но когда Донна, еще не поздоровавшись, спрашивает, видел ли я его и не чудо ли, как он хорош, мне остается только развернуться на каблуках и уйти без единого слова.

В магазине торговля идет бойко, и сам мистер Лэмсон, судя по всему, в прекрасном расположении духа; тем временем собирается дождь. Набегают мрачные тучи, но все разговоры по-прежнему только про Лэнса.

Около полудня мимо магазина проезжает большой оранжево-синий грузовик. Отвлекаясь от работы, смотрю, как уезжает имущество Карверов. За ним следует карверовский автофургон, под завязку набитый кое-как упакованными коробками. Я с трудом удержался, чтобы не припустить бегом за ее машиной.

Мистер Лэмсон вовсю улыбается и по обыкновению хлопочет вокруг покупателей, словно это самые важные личности на свете. Он машет мне рукой:

— Сейчас моло́чку привезут. Будь добр, подготовь место для молока, ладно?

Направляюсь к синим ящикам. Сначала подталкиваю обезжиренное к имеющемуся обезжиренному и отодвигаю цельное от нежирного. Молоко всегда навевает мне мысли о матери; возможно, такая ассоциация очевидна, но, когда я представляю, как мои губы тянутся к ее соску и она кормит меня грудью, мне становится тошно.