Что гложет Гилберта Грейпа?

Гигантские буквы светятся ярко-красным. Каждая буква раза в три выше моего роста. Как только мои грязные ботинки ступают на коврик, двери автоматически распахиваются, и я вхожу. Впервые прочувствовал, какую власть над «Фудлендом» имеет стопа. Я уже внутри: обалдеваю от слепящих ламп и надраенных дверей. Озираюсь, как мальчишка на рождественском празднике. На миг из головы улетучиваются братья и сестры, моя моржиха-мать, моя жизнь, и я вижу не две кассы, даже не шесть, а двенадцать. Служащие одеты в красно-бело-синюю форму. Все сверкают улыбками в тридцать два зуба. Из динамиков льется музыка. Когда я иду по проходу номер один, покупатели — бесчисленные покупатели — сливаются в какой-то сон. Насчитываю более пятнадцати сортов хлебобулочных изделий, даже караваи с финиками-арахисом и с грецкими орехами. В проходе номер два — изобилие разных консервов, на все вкусы, расставлены в строгой последовательности, на каждой банке четкий ценник. Персонала полно. Покупатели сметают с полок продукты, набирают в пакеты свежие овощи, взвешивают на блестящих весах персики.

Вспоминаю, что меня сюда привело, и отправляюсь на поиски кондитерского отдела.

— У меня торт заказан, на фамилию Грейп, — обращаюсь я к продавщице тортов, а сам ищу глазами Жана.

Ко мне поворачивается курчавый шатен, весь потный, пальцы в муке. На бейджике значится «Жан». Он переспрашивает:

— Торт для Грейпа?

— Да-да, для Грейпа. Для Арни Грейпа. На восемнадцатилетие.

Кондитер Жан делает глубокий вдох. Пытается что-то припомнить.

— Думаю, у вас не так уж много заказов на торты…

Жан стреляет на меня глазами, аж голова подергивается.

— Прошу прощения? — Жан этот слегка шепелявит. То ли Жан, то ли Жанна. Не разбери-поймешь. — Не думайте, что вы — единственный торт на весь округ!

Открывает большой серебристый холодильник, причем загораживая от меня содержимое. Но я, сдвинувшись влево, успеваю заметить, что внутри стоит одна-единственная коробка, — начищенные до зеркального блеска полки пусты.

Но Жан долго возится, проверяет каждую полку, туда посмотрит, сюда поглядит. Ему невдомек, что я раскусил его фокусы. В конце концов достает наш торт и говорит:

— Ох, вот он.

Снимает крышку, предъявляет мне свое произведение.

— Нормально, — говорю я, оценив белый крем и зеленые буквы, — а свечки-то где?

— Ай-ай-ай, — сокрушается кондитер, накрывая рот ладонью.

— Восемнадцать свечек, Жан, вы помните? Как заказывала моя сестра.

— Да, сэр. Сию минуту. Все будет в лучшем виде.

Решив не смотреть, как этот горе-кондитер исправляет свой косяк, отправляюсь на экскурсию по «Фудленду». Проход номер семь: детские игрушки. Проход номер восемь: подгузники и разнообразная посуда для детского питания. Проход номер девять: соки, витаминные напитки, замороженные обеды — разогрей и садись перед теликом. В проходе номер десять меня встречает пара округлившихся от удивления глаз.

— Гилберт.

— Здрасьте.

Передо мной стоит мистер Лэмсон.

Мы молчим. А что говорить? Стоим, избегаем встречаться взглядами, не знаем, куда глаза девать.

— Сэр, я… э-э-э… за тортом для Арни… тут такое дело…

Мистер Лэмсон поднимает ладонь, чтобы я умолк. Ну, стою молчу. Он покусывает нижнюю губу, а потом перекатывает ее, как океанскую волну, в сияющей улыбке.

— Видал, какие тут лобстеры?

— Нет, сэр.

— Непременно посмотри на этих лобстеров. Боже, какое зрелище! А выбор бакалеи. Это просто… ну… никогда такого не видел… замороженный апельсиновый сок — меньше чем по доллару… и вообще ценник… у них весь ценник, Гилберт… да еще масса выгодных акций… и…

Делаю новую попытку объясниться насчет торта. Мистер Лэмсон смотрит по сторонам и говорит:

— Не стоит оправдываться, сынок. Нас уделали.

Он толкает пустую тележку по проходу номер десять. Смотрю, как он медленно плывет вперед, окидывает взглядом полки, изучает товары один за другим. Его простецкая фланелевая рубашка и благородные коричневые штиблеты удаляются, и мистер Лэмсон уменьшается в размерах, но не в статности.

— Прекрасные сюрпризы, — звучит у меня в голове.

Пересчитываю зеленые и белые свечи. Жан поворачивает торт, чтобы я осмотрел его со всех сторон, но только сбивает меня со счета.

— Ладно, — говорю. — Сойдет.

— Это все, что вы можете сказать? На большее вас не хватает?

Жан начинает раздражаться; с его верхней губы капает пот. Одна капля стукается о крышку коробки, и на белом картоне вздувается прыщ. Жестом предлагаю Жану закрыть коробку. Он не шевелится.

— Этот торт, уж простите, заслуживает гораздо большего, чем «ладно, сойдет». Это превосходный торт.

В руках у меня двадцатка — Эми дала. Торт стоит четырнадцать пятьдесят, и, чтобы только поскорее развязаться с этим делом, я говорю:

— Сдачи не надо.

Жан закрывает и заклеивает коробку, кладет ее для сохранности в двойной пакет и улыбается-улыбается-улыбается.

Я медленно ухожу.

— Хорошего дня!