Что и требовалось доказать

Одним из таких дел было дело о самой обыкновенной краже из сельского магазина. Ничего особенного само по себе это преступление не представляло. Так – кража самых обычных продуктов, если бы не явка с повинной. Разумеется, такой документ был во многих делах – и тех, которые изучала, и тех, которые расследовала, как «до», так и «после». Но всё это было не то. Как правило, явка с повинной представляла собой так называемое «покаяние» задержанного операми виновника торжества для укрепления позиции его вины, но, тем не менее, не переставала быть смягчающим обстоятельством для суда. Когда предлагали написать эту самую явку, обещая «златые горы» в виде подписки о невыезде (вроде она от них зависела) или чая с куревом в изоляторе, когда «выбивали», но Лариска никогда этого не видела и всегда все явки перепроверяла. Научилась в райотделе, особенно на деле Шомпола. Бывало, что и лично ей о каких-то неизвестных эпизодах рассказывали уже арестованные, к примеру. А вот здесь явка была, что ни на есть явкой. Дело-то в отношении виновного прекратили и направили в комиссию по делам несовершеннолетних. И это было единственно возможное и правильное в данном случае решение. Лариска читала сосредоточенно и, перелистнув последнюю страницу, со слезами в глазах повернулась к Ольге с Наташей. Те, совершенно не привыкшие видеть её в таком состоянии, поскольку Лариска не плакала (держалась в любых обстоятельствах), одновременно вскрикнули: «Что?»

А дело и правда, было нехитрое, но с каким содержанием! На двери сельпо, где торговали от хлеба до мыла и носков, сбили навесной замок, но забрали только немного продуктов. А через неделю в милицию пришёл ничем неприметный паренёк, который притащил всё похищенное – всё до последней банки консервов с позапрошлогодней килькой в томате, который сказал, что он и совершил эту кражу. Но даже не сам факт его появления в милиции поверг Лариску в ужасное состояние. Парень рассказал, что учится в училище, но сейчас там даже их крошечную стипендию не платят уже много месяцев; бабушка, которая получала хоть какую-то пенсию, три месяца назад умерла; потом пала корова, от которой было какое-никакое молоко. Колхоз, где работал отец, развалился; работы в деревне нет. Пытается, конечно, где-то подработать. Но разве на эти деньги всех прокормишь? Мама сейчас дома, так как кроме него, ещё трое его маленьких братьев – сестёр. Да и при всём её желании работы тоже нет. Много там с огорода соберёшь? Было, конечно, но все нехитрые запасы рано или поздно заканчиваются. Парень рассказал, как он долго думал, что же делать, чем он может помочь всей своей большой семье (всё же взрослый уже – целых пятнадцать), а когда принёс всё похищенное домой и спрятал в сарае, где раньше жила та самая корова, стал думать, что же делать теперь. Он промучился неделю, так и не достав ничего из похищенных продуктов, а потом пошёл в милицию, всё вернул и подробно рассказал, как оно всё было. Лариска живо представила себе совсем неизвестного деревенского мальчишку, который не смог взять чужое. Взять-то взял, но разве это считается? Судя по протоколу допроса, он и мучился потому, что всю его недолгую жизнь родители, бабушка, дед учили его быть честным, не врать и, уж тем более, не воровать, то есть ни в коем случае не брать то, что ему не принадлежит. «Да как же жить после этого?» Вот именно так и было в протоколе, который Лариска, запинаясь, прочитала вслух. «Мы хорошо живём, – бесцветным голосом обращаясь к Ольге и Наталье, сказала она, мысленно воспроизведя полупустые полки своего холодильника. – Очень хорошо. Нам ведь всё равно дадут зарплату».

Мальчишку отправили в комиссию по делам несовершеннолетних. А куда его при таких обстоятельствах? Пройдёт совсем немного времени – вот совсем чуть-чуть, и она увидит в своём собственном деле явку с повинной, написанную от безысходного положения. Но это будет именно явка, не такая, но написанная ребятами, которые пришли «сдаваться». А какое это будет дело…Вот пожалуй и всё за длинный путь её службы. Других подобных явок ей видеть не довелось. Нет, были, конечно, но везде была хоть какая-то выгода. Но пока Лариска читала чужие дела, правила, возмущалась, смеялась, писала всякие справки, не напиши которые, ничего бы не изменилось. Опять же по её личному мнению. Все писали. Она-то чем лучше или хуже? Это кто как понимает.

Попадались и такие дела, которые представляли интерес скорее в психологическом плане.