Что я делала, пока вы рожали детей

Развод родителей поначалу был дружелюбным, но когда на горизонте появилась мачеха, она запретила отцу даже просто видеться с моей мамой и ограничивала время телефонных разговоров со мной. Свой выпускной в школе я провела, выискивая глазами в толпе отца, который, конечно, не пришел. Когда я решила поступить в университет, моя мачеха дала мне понять, что я просто избалованная и эгоистичная девчонка. Она прочитала мне лекцию о том, что ей знакомо множество людей с собственными домами и яхтами, которые не учились даже в колледже, не то что в частном университете далеко от семьи. У родителей имелись накопления на мое образование, и их должно было хватить на первые два года. Однако окончание первого года моей учебы, когда пришло время вносить деньги, совпало с рождением моей первой сводной сестры, и мачехе не понравилась идея платить за меня. В один прекрасный день я обнаружила, что у моего отца изменился номер, а нового я не знаю. На следующий день моей маме пришли бумаги: отец подавал в суд с целью отказаться выплачивать свою половину суммы за мое обучение. Суд состоялся, я прилетела, чтобы поддержать мать, она выиграла – и мы с отцом не разговаривали четыре года. Его родители от меня отказались: Библия ведь говорит уважать отца и мать, а я, видимо, поступила не как Иисус в случае, если бы Иосиф подал в суд на Марию.

Пережив этот первый тяжелейший опыт предательства, я погрузилась в свои первые отношения с Вито, заполняя таким образом пустоту, образовавшуюся после разрыва с отцом. Годы, что мы с ним не разговаривали, я писала ему длинные многостраничные обвинения, что он не боролся за меня, что не пытался меня поддержать. Он отвечал короткими открытками вроде «Я люблю тебя», которые сами по себе лишали смысла его слова. Пять лет спустя я потеряла Вито, который тоже, как и отец, сказал мне что-то типа «конечно, я люблю тебя, но иногда случается плохое», после чего моя вера в истинную любовь разрушилась.

Психолог считала, что пока я не отпустила ни одну из этих ситуаций.

В конце концов, прямо перед Рождеством, я выпила кофе с Беном, который хотел поговорить о том, что между нами, очевидно, еще есть чувства. Я начала рыдать сразу же, как увидела его, и сказала, что то письмо из Мадрида было написано из-за снотворного и, вероятно, под влиянием депрессии и страха. Я работала над своими проблемами, но обратно сходиться не хотела. И я сказала ему, что написала много писем в тот вечер.

Это было не круто. И это мне еще вернулось.

Вне всякой связи с моим решением относительно Бена я восстановила контакт со снова одиноким Отцом Хуаном. Он жил на другом континенте, что, с учетом описанных выше проблем, для меня было просто прекрасно. Мы обменялись несколькими сообщениями, вспоминая прекрасное время в Буэнос-Айресе, и Хуан пригласил меня в поездку по Перу, в которую он отправлялся один – сразу после Нового года. Он предложил нам вместе забраться на Мачу-Пикчу. Но его было сложно понять, и я боялась, что он приглашает меня как друга, что погрузило бы меня в пучину сильной депрессии. А может, мы наконец-то сблизимся и полюбим друг друга? М-да, мне было о чем подумать. Я пыталась решить, ехать с ним или нет, когда отправилась на вечеринку Ферриса в Доминиканскую Республику. Прошло уже два месяца забастовки, и человек тридцать (многие из них – бастующие сценаристы) сняли три домика прямо на пляже между пляжем серферов и борделем. Нашим небольшим отелем заправляла милая семья, и 16-летняя дочь хозяина с интересом поглядывала на соседский бизнес. Также она заглядывалась на моих 30—40-летних друзей. Видимо, многие девочки в городе встречались с более взрослыми «парнями», которые привозили сюда содержимое своих кошельков.

Мы просто остановились не в том месте. Свою ошибку мы осознали однажды днем, когда девчонка из нашей компании загрузила нас в автобус и отвезла на другую сторону острова, навестить «собственность» ее сестры, а вернее сказать, захваченный ее сестрой кусок земли.

Сестра той девчонки со своим мужем только что привлекли американских инвесторов для покупки 2200 акров доминиканской земли – вместе с пляжем, пятизвездочным гольф-клубом, сотнями акров девственных джунглей, километрами пляжа, которые входили в список лучших пляжей мира. Они купили эту территорию у правительства Доминиканской Республики, потому что ее президент решил, что продавать экологические жемчужины страны – стоящая сделка. У инвесторов был план превратить белоснежные пляжи в «новую афинскую деревню». В New Yorker описывали данный проект, как место, «где четырехзвездочные рестораны и художественные галереи будут органично делить уличное пространство с простыми местными рыбными закусочными и бассейнами». Моби и Чарли Роуз тоже входили в число инвесторов. Здесь планировалось создать «колонию художников».