Что я хочу от Бога. Книга о живой вере

Например, у преподобной Марии Египетской, сорок семь лет подвизавшейся в пустыне, не надо, наверное, учиться ходить по водам, «яко посуху», но можно и нужно учиться истинному покаянию. У святителя Николая Чудотворца – нежной отеческой доброте, у Иоанна Златоуста – горячей ревностной вере, у блаженной Ксении Петербургской – безоглядному следованию за Христом, у Алексия, человека Божия, – великому смирению и огромной любви к Богу, которая сделала его способным своей жизнью принять слова Христовы: Кто любит отца или мать болев, нежели Меня, не достоин Меня (Мф. 10: 37) – наверное, одно из самых проблемных утверждений Евангелия.

И такое живое восприятие святых и их житий естественно. Странно просить святого Пантелеймона об исцелении, забывая о том, что он – не только целитель, но и великомученик, и не быть готовым понести свою болезнь как крест.

Образ святого, который мы встречаем в житии или видим на иконе, являет нам доступными человеческому восприятию литературными или художественными приемами человека спасенного, преображенного любовью Христовой; являет человека таким, каким он был Богом задуман изначально.

На иконе ли, в житии ли мы видим образ уже совершенного подвига, уже свершившейся победы. Эта победа дается кровью, усилиями, очень часто – огромными внутренними страданиями (можно, например, вспомнить искушения преподобного Антония Великого или преподобной Марии Египетской).

Путь святых не застрахован от ошибок. Но когда мы видим победивших во славе, то понимаем, что этот путь – путь святости и обожения – и для нас проходим, и для нас возможен. Тогда святые уподобляются свету маяка, на который можно идти; они «оживут» для нас, из малопонятных «сказочных персонажей» превратятся в помощников и «святых сродников наших», как поется в песнопениях службы Всем святым, в земле Российской просиявшим.

Вспоминается фильм «Орда», который оказался непонятым многими православными. Митрополит Алексий (+ 1378), такой, каким он представлен в этой картине, мало напоминает того преподобного в великолепных святительских одеждах, которого мы привыкли видеть на иконах и чьи мощи находятся в Богоявленском кафедральном соборе в Москве. Но лишь реальная жизнь святителя Алексия имеет непосредственное отношение к святости, имеет отношение к каждому из нас, свидетельствуя о том, что путь к Господу – путь крайне некомфортный и не имеющий ничего общего с благополучным пребыванием в лоне Церкви, где все вопросы уже решены за тебя и без твоего участия.

«Как же так? – возмущаются некоторые. – Какой же это святитель Алексий?! В житии написано, что у него свечка загорелась, когда он поехал в Орду, а тут он в грязи лежит и кричит Богу: „Почто Ты меня оставил?!"»

Что ж, за житийной формой мы можем разглядеть живого, подобного нам человека, ставшего святым, а можем – только его упрощенный, лубочный образ.

Слава тебе, Господи, за то, что наша Церковь живет не по трафаретам! Мы чтим не придуманных, а реальных людей с их внутренней жизнью, несогласиями, ошибками и не всегда взвешенными высказываниями. Казалось бы, как мог святой Кирилл Александрийский (376–444) сказать об Иоанне Златоусте: «Если Иоанн – во святых, то Иуда – в апостолах»?[15] Но ведь и святитель Иоанн не был склонен к всепрощенчеству и не подбирал выражений, отстаивая истину! Просто следует помнить: святой – не значит безгрешный, и Церковь прославляет подвижников за их стремление ко Христу. Мы не канонизируем ошибки, мы канонизируем достижения – победу человека над самим собой и над миром. Мы канонизируем результат.

С течением веков биографии святых приобретают иконографичность, реальные события обобщаются и становятся символами. Читая жизнеописания близких нам по времени и, в некоторой степени, по обстоятельствам жизни новомучеников Российских, мы не можем не поражаться тому, насколько они не похожи на «типичные» жития.

Здесь мы уже не встретим никаких чудес. Мы видим, например, что христиане первых веков поют, когда с них сдирают кожу, из их вен вместо крови течет молоко, а наутро все раны сверхъестественным образом заживают и святые опять предстают перед своими мучителями, исповедуя Христа. В житиях новомучеников ничего похожего нет. Сталинские тюрьмы и лагеря – это сплошная грязь, вонь и кровь, беспросветный мрак, ужас и отчаяние пыточных камер и никаких видимых чудес. Не звучат «мажорные ноты», венчающие все эти жития. Вдруг начинаешь понимать, почему новомучеников в народе либо не почитают вовсе, либо почитают недостаточно, почему не заказывают им молебны, почему их именами не нарекают своих детей: эти святые, на наш вкус, какие-то «неправильные».