Что я знаю о тебе?

Максим злился. В конце концов, она и сама была виновата, подзапустила себя. Конечно, она не была чудищем в замызганном халате и бигудях, Настя старалась следить за собой, но времени на это ей часто не хватало. И нередко, придя домой, он видел на ее футболке следы детского питания или пятна от пластилина на штанах. Это не вызывало в нем брезгливости, нет. Она мать его детей, его любимых детей. И ради них и его самого она стала такой. Но как же приятно было при этом обладать и той, другой, которая, приехав с ним на свидание в гостиницу, снимала с себя одежду и оставалась в чулках и кружевном белье, чье тело было моложе, красивее, чьи роды закончились кесаревым, и потому и внутри она вся оставалась такой юной, не такой, как его жена, сама родившая троих детей. Настя была такой знакомой и уютной, как любимые домашние тапочки, в них удобно, но выйдя из дома хочется надеть дорогие итальянские ботинки. Она должна это понять. Только про тапочки не стоит говорить. А стоит рассказать про Лену, как она преследовала его, закидывала сообщениями, как она сама сняла тот номер в гостинице (конечно, это не было правдой) и соблазнила его. Он просто мужчина, который не смог преодолеть искушение. А Настя, она ведь такая хорошая, такая понимающая, она простит

Максим не знал сейчас, что испытывает к жене. Он злился на нее, потому что чувствовал себя виноватым и искал оправдания. Но потом переводил взгляд на Артемку и понимал, что на самом деле виноват только он сам, как бы он не пытался свалить всё на других и на обстоятельства. Настя была самой лучшей, и слезы подступили к его глазам. Но нет, нельзя было. Нужно было и ее заставить чувствовать себя виноватой. Настя всегда так стремится быть идеальной, она всегда первой просит прощения, даже если не сама начала ссору. Если он сможет внушить ей чувство вины, будет легче всё это пережить. Терять семью он не хотел. Лены больше не было, и ничто теперь не будет мешать его семье. Он будет идеальным мужем, лишь бы удалось выпутаться из этой истории.

Павел, 21:00

Такси подвезло Павла к дому на окраине города. Формально, это был еще Владимир, но городских пейзажей здесь было не увидеть. Один за другим на улице стояли домики разной степени новизны и размера. В одном из них Павел и провел свое детство. Дом был одноэтажный, кирпичный, с чердаком, или, по-модному, с мансардой – небольшой комнатой с низким потолком и наклонными стенами, которая служила гостевой спальней для родни и игровой, когда к нему в гости приходили друзья или двоюродные братья. Было что-то таинственное в детстве, когда он поднимался туда по маленькой винтовой лестнице, прятался со своими игрушками и представлял себя рыцарем или мушкетером, забравшимся во вражеский замок. После смерти матери сначала отец запустил дом, но потом взял себя в руки и даже затеял долгоиграющий ремонт, который наконец-то закончил осенью. Теперь на чердаке вместо его машинок стояли куклы Даши, его маленькой дочки. Братьев и сестер у Павла не было.

В последний раз он был здесь три недели назад, на новогодних каникулах вместе с дочкой. На первый взгляд ничего не изменилось. Он подошел к воротам и открыл калитку своим ключом. Отцу он позвонил лишь двадцать минут назад, уже выйдя из бара. Все-таки время было позднее, он боялся напугать отца, зайдя в дом без предупреждения. Отец был очень удивлен и как-то неуверенно сказал: «Да, конечно, жду тебя». Павел заскочил в магазин рядом с баром, где они сидели с Данилом, и купил торт. Он всегда так делал, когда приезжал к родителям, потому что и сам очень любил сладкое, но поводов есть торты в одиночку в Москве было мало, а покупать просто так, потому что хочется, он так и не научился. Всё шло из детства: торт – это праздник. Сейчас ему не хотелось думать о работе, просто сесть рядом с отцом, открыть бутылочку настойки, которые тот делал на выращенных на огороде смородине, малине и даже крыжовнике, и забыть обо всей той грязи, которую он выслушивал целый день.

Он постучал. Увидев движение за окном рядом с дверью, он помахал рукой и крикнул: «Папа, это я». Дверь приоткрылась. Даже посторонний человек легко сказал бы, что это отец Павла. Алексей Михайлович передал сыну и свой высокий рост, и стройную широкоплечую фигуру, и густые темные волосы. Лишь после пятидесяти, то есть последние шесть лет, он немного начал сдавать: под футболкой всё больше проявлялся живот, волосы поседели, появились залысины, но отец всё равно прекрасно выглядел для своего возраста.

– Привет! Ну и какими судьбами? – отец выглядел удивленным и несколько растерянным.

– Да вот, неожиданная командировка, только с утра вызвали. Весь день в магазине пробыл.

– А что ж с утра-то не позвонил?

– Ну так сюрприз же, мало ли, за чем тебя застукаю, – Павел засмеялся, настроение после выпитого пива заметно улучшилось. – Впустишь?

Отец всё еще стоял в дверях, преграждая проход.