Что известно реке

— Ее погребальная камера, — сказал дядя Рикардо. — Я понимаю, к чему ты клонишь, sahbi⁷⁴. Ты задаешься вопросом, не оставили ли Цезаря в стороне специально, потому что его бы не похоронили вместе с Клеопатрой.

— А кого же еще? — спросила я, озираясь по сторонам. Мне и в голову не приходило, что ее могли похоронить с кем-то еще. Может быть, плитки намекали на того, кто еще был с ней?

— Она умоляла Октавия не разлучать ее с Антонием, — сказал Уит. — Выполнил бы он ее просьбу?

— Вряд ли, — медленно произнес дядя Рикардо. — Клеопатра была для него бельмо на глазу. Почему он должен был ей уступить?

— Чтобы успокоить египтян, — сказал Абдулла. — Их фараон был только что повержен. Она была любимицей народа, а также единственным правителем с греческими корнями, который потрудился выучить египетский язык. Они бы хотели, чтобы ее последняя воля была исполнена.

Я шагнула вперед и инстинктивно надавила на бирюзовую плитку с изображением солнца. Она полностью просела, встав вровень со стеной. На кончиках моих пальцах запульсировала радость открытия. Мы становились хорошими друзьями. Затем я попробовала другие отмеченные плитки. Каждая из них также сработала, подобно кнопке.

Уит щелкнул пальцами.

— Прямо как на колонне.

— Мы нашли Селену и Гелиоса в комнате наверху. Так мы узнали, что нужно изучить колонну, — сказала я Абдулле.

Мне все еще было трудно смотреть в сторону дяди. Каждый раз я видела в нем черты своей матери. Сестры, которую он предал. Я не должна была помогать им, но и уйти не могла. Мама захочет узнать обо всем случившемся, и я не могу снова ее подвести.

— Думаю, нам стоит попробовать нажимать на плитки с узорами в разном порядке, — сказал Уит. — Плиток всего восемь, не считая Марка Антония. Он не был изображен на колонне.

Мы все согласились, каждый взял на себя по две плитки.

— На счет три, — сказал дядя Рикардо. — Начиная с тебя, Уитфорд.

— WaaHid, itnein, talaata,⁷⁵ — считал Абдулла.

Уит нажал на свою плитку, за ним я, потом дядя Рикардо, а последним — Абдулла. Ничего не произошло. Мы перепробовали все возможные последовательности, пока не осталась одна, самая очевидная.

— Dos mío⁷⁶, — сказал дядя Рикардо. — Возможно, Марк похоронен вместе с ней.

Мы включили плитку воина в последовательность, но она все равно ни на что не повлияла.

Мой дядя зарычал от досады.

Абдулла издал удивленный звук и, наклонившись, указал на маленькую плитку с изображением сокола.

— Это Хорус.

— Сын Цезаря и Клеопатры — Цезарион! — сказал дядя Рикардо. — Его иногда ассоциировали с ребенком самой Исиды.

— Клеопатра, Цезарион и Марк Антоний, — сказал Абдулла. — Вот кто находится по другую сторону стены. Следует нажать только на эти плитки.

Дядя кивнул, согласившись. Но после того, как они нажали на эти плитки в разном порядке, стена даже не шелохнулась.

— А что, если нажать на все плитки одновременно? — предложила я. — Потому что они похоронены вместе?

Абдулла одобрительно кивнул, и у меня потеплело на сердце.

— Все вместе, на счет три.

— WaaHid, itnein, talaata, — считал Уит.

Мы нажали на плитки и вслед за громким щелчком, раздался протяжный стон каменной стены, которую впервые за две тысячи лет привели в движение. Появились очертания двери, края которой повторяли квадратную форму плитки. Абдулла сделал последний толчок и панель поддалась вперед. Воздух вырвался наружу и заметался вокруг, погружая нас в теплые объятия. Свет замерцал, но не погас.

Я посмотрела на Абдуллу, но он не был ошеломлен случившимся. Казалось, он ожидал этого. Возможно, это обычное явление, когда открываешь помещение впервые за две тысячи лет.

Дядя Рикардо сходил за факелом и передал его Абдулле, который зашел первым, следом за ним в проходе скрылся дядя. Уит жестом предложил мне быть следующей.

Глубоко вдохнув, я вошла в гробницу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Мы наткнулись на очередной барьер. Я закусила губу от досады, желая увидеть, что нас ждет, но боясь двигаться дальше. Ни Абдуллу, ни дядю Рикардо не волновала толстая стена. Она была массивной, в ее центре находились двойные двери святилища, испещренные еще большим количеством иероглифов. У каждой из них было по медной ручке, связанные толстой веревкой, перекинутой по спирали слева направо.

— Изготовлена из папиросного волокна, — прокомментировал Абдулла.

— Нам придется сломать печать, чтобы узнать, кто находится по другую сторону, — сказал дядя Рикардо, в голосе которого было столько мальчишеского восторга, сколько я никогда от него не слышала. Он достал перочинный нож, намереваясь перерезать веревку, но замешкался. С сожалением покачав головой, он отошел от входа и протянул нож Абдулле.

— Значит, ты все-таки пришел в себя? — произнес Абдулла с укором. — Я думал, что научил тебя большему.

Рикардо закатил глаза.

— Тебе следует оказать нам честь.

— Думай головой, Рикардо, — сказал Абдулла. — Всегда спешишь, не подумав, — он замолчал на несколько долгих ударов сердца, раздумывая. — Сначала мы попросим Инез нарисовать печать. Но мы не открываем саркофаг и не выносим его из камеры.