Что лучше денег?

Мы изображали толпу, которая наблюдает за схваткой боксеров, оспаривающих титул чемпиона. Мы вскакивали и орали, когда режиссер подавал нам знак. Мы садились и шикали. Мы подавались вперед с выражением ужаса на лице. Мы свистели и улюлюкали, а под конец устраивали дебош, когда бледный и тощий парнишка на ринге, с виду просто заморыш, посылал чемпиона в нокаут.

Мы делали это снова и снова с 11 утра до 7 вечера. Еще ни разу в жизни я так не вкалывал.

Наконец режиссер скомандовал отбой.

— Шабаш, ребята! — рявкнул он через систему громкоговорителей. — Всем быть здесь завтра ровно в девять. Одеться как сегодня.

Рима потянула меня за рукав.

— Иди за мной и двигайся побыстрей, когда я скажу.

Мы пристроились в хвост длинной очереди взмокших от пота статистов. У меня тяжело билось сердце, но я гнал от себя всякую мысль о том, что будет дальше.

— Вот сюда, — сказала Рима и слегка меня подтолкнула.

Мы проскользнули на аллею, которая привела нас к заднему входу в третью студию, и без труда проникли под сцену. Первые три часа мы сидели как мыши в норе, боясь пошевелиться, но где-то около десяти рабочие сцены закончили свои дела, и в помещении не осталось никого, кроме нас.

Мы с жадностью закурили. Неяркий огонек спички осветил Риму, которая лежала рядом со мной в пыли. Она сверкнула на меня глазами и сморщила нос.

— Все будет в порядке. Еще полчаса, и мы сможем приступить к делу.

Вот когда я почувствовал настоящий страх. Надо было выжить из ума, говорил я себе, чтобы впутаться в такое дело. Если нас поймают…

Чтобы отвязаться от этих мыслей, я спросил:

— А этот Ловенстин, он тебе кто?

Она беспокойно заворочалась. Похоже было, что я задел больное место.

— Да никто.

— Так я тебе и поверил. Как ты свела знакомство с такой крысой? Он смахивает на твоего дружка Уилбура.

— Уж ты-то помолчал бы со своей полосатой физиономией. Кем ты себя воображаешь?

Я сжал кулак и саданул ее по бедру.

— Заткнись насчет моего лица!

— Тогда заткнись насчет моих друзей!

У меня мелькнула мысль.

— Ну, конечно! Это у него ты достаешь наркотики. У него на лбу написано, что он ими торгует.

— Ты ушиб мне ногу!

— Жалко, что совсем не пришиб. Значит, наркотики тебе дает эта крыса?

— А если и он? Должна же я у кого-то их брать?

— Надо было совсем спятить, чтобы связаться с тобой!

— Ты ведь меня ненавидишь, да?

— Ненависть тут ни при чем.

— Ты первый мужчина, который не захотел со мной переспать, — сказала она озлобленным тоном.

— Меня не интересуют женщины.

— Ты сидишь в таком же дерьме, как и я, только ты, похоже, этого не знаешь.

— Пошла к черту, — сказал я, выходя из себя. Я знал, что она права. Я сидел в дерьме с тех пор, как вышел из госпиталя, и, что еще хуже, мне стало это нравиться.

— Вот что я тебе скажу, — обронила она негромко. — Я тебя ненавижу. Я знаю, что ты меня выручил, я знаю, что ты мог бы спасти меня, но все равно я тебя ненавижу. Я никогда не забуду, как ты меня шантажировал, угрожая полицией. Помяни мое слово, Джефф, тебе это даром не пройдет, даже если мы будем партнерами.

— Попробуй только выкинуть что-нибудь, — отозвался я в темноту, — и я с тебя шкуру спущу. Хорошая взбучка — это как раз то, что тебе требуется.

Неожиданно она захихикала.

— Может быть, так и есть. Уилбур меня поколачивал.

Я отодвинулся от нее. Она была настолько испорченной и мерзкой, что меня тошнило от ее близости.

— Который час? — спросила она.

Я взглянул на светящиеся стрелки своих часов.

— Пол-одиннадцатого.

— Пойдем.

У меня тяжело забилось сердце.

— Охрана здесь есть?

— Охрана? Зачем?

Она уже отползала от меня, и я пополз следом. Спустя несколько секунд мы стояли в темноте у выхода из студии и напряженно вслушивались.

Была полная тишина.

— Я пойду впереди, — сказала она. — Не отставай.

Мы вышли в жаркую непроглядную темень. На небе мерцали звезды, но луна еще не выглянула. Я едва различал силуэт Римы, которая стояла рядом со мной, всматриваясь в темноту.

— Испугался? — спросила она, придвигаясь ко мне вплотную. — Я с гадливостью ощутил прикосновение ее щуплого горячего тела, но моя спина упиралась в стену студии, и я не мог отодвинуться. — А я не боюсь. Меня такие дела не пугают, но ты, я вижу, струсил.

— Хорошо, пусть я струсил, — сказал я, отодвигая ее в сторону. — Теперь ты довольна?

— Тебе незачем пугаться. Хуже того, что ты сам себе сделал, никто тебе не сделает. Я всегда себе это говорю.

— Ты спятила! К чему вся эта болтовня?

— Ладно, — сказала она. — Пойдем брать деньги. Это будет нетрудно.

Она нырнула в темноту, и я последовал за ней.

Весь день она ходила с сумкой через плечо. Когда мы остановились около бунгало, где находился кабинет начальника актерского отдела, я услышал, как она расстегнула «молнию» на сумке.

Я стоял рядом с ней и чувствовал, как колотится у меня сердце и кровь стучит в висках. Я весь обратился в слух и плохо соображал от страха.

Я слышал, как она возится с замком. Должно быть, она имела большой опыт в этом деле, потому что ей понадобилось лишь несколько секунд, чтобы открыть дверь.