Что может быть лучше плохой погоды. Тайфуны с ласковыми именами

Сунув коробку в карман, я восстанавливаю в сейфе порядок, запираю его и возвращаю ключ владельцу. Мне пора.

Пора, потому что через минуту мой музыкальный слух улавливает новые звуки – и опять со стороны черного хода.

В этот дом, похоже, гости привыкли ходить только через черный ход.

Из-за недостатка времени я не могу придумать ничего оригинальнее, кроме как повторить уже знакомый номер.

Чтобы расчистить место, я волоку тяжелое тело незнакомца в другой конец холла, кладу в спальне зажженный фонарик и замираю возле двери. Фигура, которая чуть позже вырисовывается на фоне плотной, едва просвечивающей шторы, столь импозантна, что полностью загораживает этот скудный источник света. Чтобы заключить ее в свои мужественные объятия, мне приходится приподняться на цыпочки. Окажись Пенев на моем месте, он бы затрясся от возбуждения. Держать в объятиях это пышное тело… эту роскошную Флору…

Но Флоре тоже не чужды сильные и внезапные переживания, она тут же млеет в моих руках – не смею надеяться, что это происходит в любовном экстазе, – и тяжело сползает на ковер. Пол так сильно задрожал, что спящий по другую сторону стола обнаруживает признаки пробуждения. Прежде чем продолжать свои поиски, приходится раздавить у его рта еще одну ампулку. Через четверть часа и Флора проявляет желание опомниться, так что и ее приходится угостить добавочной порцией.

Напрасная трата материала. Все дальнейшие исследования, описывать которые было бы утомительно и бесполезно, оказываются тщетными. Разумеется, я не рискну сказать, что обследовал всю виллу до последнего сантиметра. При таком импровизированном обыске человек не может быть абсолютно уверен, что от него ничего не ускользнуло. Однако «нечто», ради чего я сюда пришел, может иметь вполне определенный вид, и мой опыт подсказывает, что здесь мне его не найти, если вообще имеет смысл продолжать поиски.

Незачем больше подвергать себя опасности и продолжать потчевать этих двоих одурманивающими веществами.

Довольно наркомании. Выскользнув из гостеприимного дома, я возвращаюсь в свои покои, не забыв попутно зайти на кухню и положить на место тонкие перчатки из пластика, которые я взял для временного пользования среди кухонной утвари Розмари.

Брильянты… Прозрачные, бесцветные и такие ослепительные… Только нас интересуют те, другие, – помутней, погрязней этих… Черные брильянты предательства.

«Рено» возвращается в восемь тридцать утра, как раз во время моего скромного завтрака. Я это вижу, глядя в окно из кухни. Но сейчас, в это светлое утро, белая машина вовсе не кажется такой эффектной, тем более что она основательно загрязнилась. Виолета едва успевает войти в дом, как позади «рено», метрах в двадцати от него, останавливается «шевроле» Пенева, и его владелец, оглядываясь, крадется к черному ходу. А несколько минут спустя распахивается кухонная дверь, и я слышу:

– А, вы уже завтракаете, Пьер…

– Могу и вам предложить чашку кофе.

– С удовольствием выпью, – тихо отвечает Розмари и опускается на стул.

Она и в самом деле нуждается в чем-нибудь бодрящем, потому что вид у нее довольно-таки усталый, и, что нетрудно заметить, это вовсе не та приятная усталость, которую человек испытывает после успешного завершения какого-то трудного дела.

– У вас весьма измученный вид, дорогая, – замечаю я, подавая ей кофе. – Надеюсь, не после пылких объятий господина Пенефа?

– Пенефа? – произносит она бессильным голосом. –

Неужто я, по-вашему, такая неразборчивая…

– …как Флора…

– Да и Флора едва ли согласилась бы лечь с таким.

Впрочем, это ее дело. Если хочет – пускай ложится.

Она замолкает, а я больше не проявляю любопытства, и мы какое-то время молча курим и пьем кофе.

– Мне пора катить к своему Бенато, – нарушаю наконец молчание и встаю.

Я должен подняться наверх и взять пиджак, но, странное дело, следом за мною идет по холлу Розмари.

– Вы даже не спрашиваете, где я была?

– Неужели вы до сих пор так и не уяснили, что я не любопытен? И что меня интересуют только рыночные цены, а всякие другие сведения мне безразличны.

– Даже те, которые касаются меня?

– Все, что касается вас… Вы сами об этом расскажете, если сочтете нужным…

И так как она продолжает стоять все с тем же жалким видом, я добавляю:

– Вы же понимаете, дорогая, что откровенность по просьбе не получается.

– У меня такое чувство, что вы вообще не дорожите моей откровенностью, Пьер.

– Напротив. Только у меня такое чувство, что это для вас – нечто совершенно недостижимое.

– Вы не первый раз упрекаете меня в неискренности.

– Просто констатирую. Я не слепой, но и упрекать вас не собираюсь. Полагаю, что у вас есть свои причины…

– Какие причины? Что вы имеете в виду? – спрашивает она, как бы просыпаясь ото сна.

– Прежде всего то, что вы все время лжете… И поскольку она пытается возразить, я успокаивающе поднимаю руку:

– Я же сказал, разве вы не слышали: я вас не упрекаю.