Но если вы испытываете потребность разыгрывать комедию перед другими, то меня исключите, чтобы не тратить напрасно силы. Вчера вы, кажется, усвоили, что я вам не конкурент, и это истинная правда. И связываться со мной вам не имеет никакого смысла.
При этих словах я смотрю на часы и собираюсь взойти на лестницу.
– Не конкурент в чем, Пьер? – спрашивает Розмари, и я вижу, как напряглось ее лицо.
– Из-за вас я пропущу встречу с моим славным Бенато… – бормочу я.
– К черту вашего Бенато! – восклицает она. – Скажите: не конкурент в чем?
– На ваш вопрос я мог бы дать точный и исчерпывающий ответ. Но имейте в виду, что в таком случае ваша искренность задним числом не будет стоить ломаного гроша.
И тогда уж не рассчитывайте на помощь или доверие с моей стороны.
Она вперяет в меня свои темные глаза.
– А если вы хотите взять меня на пушку? Если вы решительно ничего не знаете, а только пытаетесь что-нибудь выудить у меня?
– Фома неверующий… В юбке, – с досадой роняю я. –
Ну что ж, представлю вам вещественное доказательство, и вы убедитесь, что кое-что я знаю Но сперва я должен убедиться в вашей искренности… И после того, как повидаюсь с этим славным Бенато.
– К черту вашего Бенато! – снова восклицает она. Потом добавляет, уже другим тоном: – Сварить еще кофе?
Итак, мы сидим в холле на своих обычных местах: она –
на диване, закинув ногу на ногу, а я – потонув в стоящем напротив кресле, и перед нами чашки горячего кофе. Сидим, как два бездельника в начале рабочего дня, когда повсеместно вокруг нас вычислительные машины и автоматические кассы уже строчат с предельной скоростью.
– Во-первых, вы никакая не студентка, – говорю я, чтобы помочь ей сделать первый шаг.
– Я студентка, – возражает она. – Пускай только формально. Во всяком случае, я числюсь студенткой.
– Во-вторых, вы находитесь здесь по воле вашего шефа, – добавляю я, чтобы у нее не оставалось сомнений. – А
ваш шеф – Тео Грабер. – И, вытянувшись поудобней в кресле, бросаю ей: – Продолжайте.
– Но если вам все известно…
Она замолкает, напряженно глядя мне в лицо, но это напряжение уже не признак недоверия, а скорее изумление.
– Не думаю, что мне известно все, но некоторые важные детали я, пожалуй, знаю.
– Что ж, верно: я секретарша Тео Грабера или, если хотите, заместитель директора, поскольку эти две должности он в целях экономии объединил. Верно и то, что это он меня сюда послал… – Розмари замолкает и тянется за сигаретой.
– Я должна рассказать вам все с самого начала?
– Думаю, так будет лучше.
– Однажды утром, в первых числах ноября, на наше предприятие явился незнакомый господин и пожелал видеть шефа. Я хотела ему дать от ворот поворот, потому что наш шеф принимает только после предварительной договоренности, но незнакомец настаивал, говорил, что дело касается чего-то очень важного, и Грабер согласился принять его. Не знаю, о чем они говорили, но нетрудно было догадаться речь идет о сделке, притом о крупной, необычной сделке, потому что через какое-то время шеф вышел из кабинета, вручил мне чек на пятьсот тысяч и велел быстренько съездить в банк и взять деньги. Меня это, конечно, сильно озадачило, потому что, вы понимаете, никто в наши дни не берет в банке такие суммы наличными, чтобы таскать их с собой в карманах. Я исполнила указание, передала деньги Граберу, а немного спустя незнакомец ушел. Потом я узнала, что его зовут Андре Гораноф. – Розмари пускает в мою сторону густую струю дыма и спрашивает: – Не слишком подробно я рассказываю?
– Вовсе нет, – успокаиваю я ее. – Говорите все, что считаете нужным. Протокола мы не ведем.
– Только не напоминайте о протоколах, – хмурится она. – Протоколы, стенограммы, деловые письма – все это мне до такой степени осточертело…
– И вы, надо полагать, с удовольствием согласились взять на себя новую миссию.
– Вот именно. Правда, я не сразу сообразила, что к чему, я подумала, что меня ждут долгие каникулы. Хотя я прекрасно знала: Грабер не из тех, кто способен предложить своей секретарше дополнительный отпуск.
– Но если секретарша такая хорошенькая…
– Грабер слишком расчетлив, чтобы подбирать себе чиновниц по таким признакам. Можно подумать, он родился и вырос в холодильнике и вместо того, чтобы стать человеком, постепенно превратился во внушительную глыбу льда.
Она бросает в пепельницу недокуренную сигарету и возвращается к своему рассказу:
– Уже на другой день после визита незнакомца шеф позвал меня к себе, чтобы ввести в курс дела. Как выяснилось, Гораноф предложил Граберу большущий брильянт, о существовании которого мой шеф знал ранее – вам, вероятно, известно, что большие брильянты так же славятся, как кинозвезды. И разговор между этими двумя лисицами – я имею в виду Горанофа и моего шефа – шел примерно так.