Что может быть лучше плохой погоды. Тайфуны с ласковыми именами

– За эту крышу над головой, – слышится голос Розмари, – мне и самой пришлось расплачиваться, причем с самого детства. В классе, где я училась, были дети одних богачей, и они относились ко мне весьма пренебрежительно. Конечно, никому из них не приходило в голову пригласить меня в гости, но я от этого особенно не страдала. Меня больше донимало другое.

Хоть они относились ко мне пренебрежительно, но все же замечали, как я одета, а на мне всегда было все самое дешевенькое, что продавалось в магазинах «Мигро», тогда как все остальные дети одевались у «Бон Жени», поэтому меня они прозвали мисс Мигро, и я часто плакала от унижения – наедине, конечно, – но, когда жаловалась матери, что меня обзывают «мисс Мигро», и просила перевести меня в другую школу, мать говорила, что это для меня хорошая наука, чтобы я всегда помнила, где мое место, а отец гнул свое – какая польза, что ты пойдешь к беднякам, если человек может чему-то поучиться, то не у бедняков, а у богатых людей, а мать ему в ответ: ты уж лучше помалкивай, всю жизнь работаешь на богачей, и единственное, чему ты у них научился, – это считать их деньги.

– Не надо так сильно жать на газ, сбросьте немного скорость, – говорю я, заметив, что стрелка дрожит на ста тридцати и те, сзади, начинают нервничать и тоже жмут вовсю.

– Верно, я увлеклась, – тихо отвечает Розмари и отпускает педаль. – Стоит мне разволноваться – и я несусь как угорелая…

– Значит, не перевели вас в другую школу?

– Нет. Но однажды в нашем классе появилась новая девочка, она тоже была не из богатых, хотя одевалась не у

«Мигро», и мы с ней постепенно подружились. Возможно,

«подружились» – слишком сильно сказано, потому что она была очень неразговорчива, держалась замкнуто, но иногда мы с ней гуляли вместе и часто ходили в картинную галерею «Пти пале» – ее отец служил там администратором, – и для меня был настоящий праздник бродить по этим светлым и тихим залам и рассматривать выставленные там прекрасные картины, ведь в те годы я не была избалована, у нас дома даже телевизора не было – отец все экономил, чтобы платить по закладным, – да и в кино я бывала, только когда нас водили всем классом. Полин, знакомая с сокровищами галереи, рассказывала мне о некоторых, про то, как

Зевс явился к Данае в виде золотого дождя, да про то, как

Сусанну подстерегали сладострастные старцы, но больше всего меня привлекали те картины, которые не нуждались в пояснениях, особенно пейзажи, и особенно полотна импрессионистов – может быть, своими странными красками, потому что от этих красок самое обыденное становилось каким-то праздничным, – и я могла до самозабвения любоваться какой-нибудь рекой, лесом, небом, мысленно уносилась в дальние дали, испытывала чувство покоя и умиротворения – знаете, словно лежишь в высокой траве и ласковый ветерок тихо веет, а ты всматриваешься в облачно-солнечные просторы неба.

Впереди, по правую сторону, маячили бензоколонка и ярко-желтый навес придорожного кафе.

– Я бы выпила кофе, – говорит Розмари, сбавляя скорость.

– Неплохая идея, – киваю я и все же посматриваю на часы: немногим больше девяти, времени у нас достаточно.

Мы садимся за столик на террасе. Место открытое, и никому не придет в голову, что тут замышляется нечто большее, нежели мирный завтрак. Вероятно, того же мнения и те, что в «ситроене», паркующемся за бензоколонкой.

– Значит, с тех пор вы посвятили себя искусству? –

возобновляю я разговор, когда нам приносят кофе со сливками и рогалики.

– Да, но это было всего лишь детское увлечение, не имевшее никаких последствий, – уточняет Розмари, помешивая кофе. – Иногда Полин давала мне с собой какой-нибудь альбом своего отца, и дома, рассматривая его, я постепенно узнавала историю каждого из этих художников, меня до слез растрогала печальная судьба ван Гога, и

Гогена, и бедного Сислея, и я все больше мечтала заняться делом, которому посвятил себя отец Полин, а так как Полин мне говорила, что для этого надо знать историю искусства, я постепенно свыклась с мыслью, что мой путь окончательно определился – я стану искусствоведом.

Только когда пришло время получать диплом об окончании гимназии и я поделилась своей мечтой с отцом, он заявил, что это чистое ребячество, что у него нет никаких средств содержать меня долгие годы, пока я буду учиться в университете, что закладные душат его как никогда и остается единственный выход – я должна поступить на курсы секретарш, по возможности скорее окончить их, чтобы как-то оплатить эту крышу над моей головой, под которой мне предстоит жить всю жизнь.

Она кладет на стол ложечку, сообразив наконец, что увлеклась, подливает сливок в кофе и погружает в него кончик рогалика. Затем откусывает его и отпивает кофе.