Что мы знаем друг о друге

— У нее на руке были такие родинки… если соединить их, получалась звезда. Мама иногда разрешала мне в шутку прорисовывать ее ручкой, но однажды я случайно взял перманентный маркер, и мама потом целую вечность пыталась его смыть. Еще она запросто решала кроссворды, даже самые сложные, где подсказки такие — ничего не поймешь. Бывало, она их откладывала, но позже все равно пыталась разгадать. Иногда она могла выкрикнуть какое-нибудь слово — название страны, цвет или породу лошади — просто так, за ужином или во время похода в супермаркет. Как-то раз мы ехали в метро, и она вдруг выпалила: «Лепрекон!» — а сидевшая напротив низенькая женщина начала вопить: решила, что мама обзывается. Было забавно. От нее всегда пахло апельсинами — ее любимым кремом для рук. У меня осталась пустая баночка, и она до сих пор пахнет так же. Я редко ее открываю: не хочу, чтобы аромат выветрился. У шкафа в моей комнате раздвижные двери, и иногда я залезаю внутрь и открываю баночку там. Запах остается в замкнутом пространстве, и, закрыв глаза, я могу представить, будто она все еще рядом.

Уилл принялся теребить пуговицу на рукаве. Дэнни решил, раз он замолчал, самое время что-нибудь сказать. Но не успел он написать ответ, как Уилл продолжил:

— Она пила чуть ли не по десять чашек чая в день и всегда клала сразу два пакетика: ей нравился очень крепкий чай, даже если на вкус получалось мерзко. Она смеялась над папой, потому что он не мог такой пить, хоть он и строитель. Видимо, строители должны пить крепкий чай. При этом она не любила мяту — ни в напитках, ни в еде: от нее мама начинала чихать. Чихала как мышка — так папа говорил. А мама всегда отвечала: «Мыши не чихают». Правда, Мо говорит, что чихают, но только когда болеют. Она была левшой, как я. У нас дома есть пара ножниц под левую руку, и мы с мамой всегда смеялись, если папа их брал. Он не мог ими пользоваться. Ах да, ее любимый цвет — желтый. У нее было полно желтых вещей, например одежды и обуви. Даже ножницы — и те желтые. Иногда она надевала такое желтое платье, что становилась похожей на лучик солнца, даже если шел дождь. Не знаю, куда оно делось.

Дэнни кивнул. Он точно знал, где это платье: именно в нем Лиз похоронили. Он вспомнил тот день: ему казалось совершенно нереальным выбрать в гардеробе наряд, подходящий для столь ужасного случая. После похорон шел такой затяжной ливень, что если Уилл сказал правду и Лиз в самом деле была как луч солнца, то в тот день они похоронили не только ее, но и последний свет в мире.

«Какой у тебя любимый цвет?» — написал Дэнни, со стыдом осознавая: ему это неизвестно.

— Угадай. — Уилл толкнул ногой свой зеленый рюкзак. — Мама разрешила мне и комнату в зеленый покрасить. А еще — купить двухъярусную кровать, но не с двумя матрасами, а такую, где спишь наверху, а внизу у тебя стол и всякое такое. Правда, мы так за ней и не сходили.

Дэнни вспомнил: они с Лиз говорили об этом незадолго до ее смерти. Она сказала, что в комнате сына надо делать ремонт, а он возразил, мол, сейчас они не могут себе этого позволить; к тому же все придется делать заново, когда Уилл подрастет и решит, что двухъярусная кровать не для подростков. Тогда они поругались, но сейчас, зная, как мало времени у них оставалось — Дэнни не помнил, сколько именно, но считаные недели, — он ощущал лишь болезненную пустоту при мысли о потраченном на ссору мгновении.

«Тебе не нравится твоя комната?» — написал он, заранее зная ответ.

— Там просто отвратительные обои!

«Дай угадаю. Паровозик Томас?»

— И как ты догадался, — язвительно ответил Уилл.

«Скажи папе. Может, он поможет».

— Он уже сказал «нет», когда мама спросила.

«Может, он передумал».

Уилл пожал плечами и сковырнул с лавки большой кусок краски.

«Ты с ним так и не разговариваешь?» — написал Дэнни.

Сын помотал головой.

«Как думаешь, заговоришь когда-нибудь?»

— Не знаю. Сейчас он… странно себя ведет.

«Странно?» — написал Дэнни. После всего, что он предпринял, это слово его задело.

— Ага, — кивнул Уилл. — Ну, в хорошем смысле. Знаешь, пару дней назад испек блинчики на завтрак. Я и не представлял, что он умеет. А в выходные мы ездили в Брайтон и играли в игру, где надо танцевать, а потом за обедом он рассказывал о маме. Он никогда ничего такого не делал. Так что да, это было странно, но по-хорошему странно.

«Может, он пытается стать тебе другом».

— Может.

«У него есть друзья?»

— Не много.

«Тогда, наверное, ему нужен друг, — написал Дэнни. — Тому, кто тебе не нравится, блинчики печь не станешь. Это даже панды знают».

— Ты же в курсе, что на самом деле ты не панда? — Уилл поднялся с лавочки и закинул рюкзак на плечо.

«А ты видел настоящую панду?»

— Нет.

«То-то», — написал Дэнни.

Сын улыбнулся.

— Как скажешь, человек-панда-который-на-самом-деле-не-панда. Пока!

«Пока, не-разговаривающий-мальчик-который-говорит», — накорябал Дэнни.

Глава 23