Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ)

После того, как Красная армия, к которой присоединились революционные монгольские части, разбив отряды белых, занимает Ургу и другие важные пункты на территории Северной Монголии, Унгерн решает уйти в Тибет. Это место для барона — сакральное. Здесь хранятся тайные знания древних, здесь прячется мистическая и легендарная Шамбала, здесь под тибетскими горами в «подземном королевстве» Агарти живут древние маги, которые из своих пещер незаметно, но совершенно реально правят миром. Но Унгерн — человек дела, а не мечтатель. Искать Шамбалу или входы в Агарти он не собирается. Его цель — вместе со своим войском поступить на службу к Далай-Ламе.

Однако, как выясняется вскоре, никто из его сподвижников следовать за ним не желает. Вспыхивает заговор, организованный группой офицеров Азиатской дивизии.

Унгерну удается спастись, но власть над своими полками он теряет. Барон в сопровождении немногих верных ему монголов уходит в степи. Но дни его уже сочтены. Те самые телохранители-монголы, в преданности которых барон не сомневался ни минуты, нападают на него. Они не решаются поднять руку на своего бога войны — «Цаган-Бурхана». Убить живое божество — слишком страшно. Ведь он может потом вернуться и отомстить. Так что монголы просто обезоруживают Унгерна, крепко вяжут по рукам и ногам, отдают поклоны и уносятся в степь, оставив беспомощного барона в юрте. Он мог бы умереть от голода и жажды. Но судьба распорядилась иначе. 22 августа Унгерна обнаруживает красный разъезд. Думаю, когда красноармейцы убедились в том, что перед ними действительно неуловимый дьявол, бог войны, властитель Даурии и монгольский диктатор, благословенный тибетским Далай-Ламой, революционные солдаты мягко говоря обалдели. Поверить в такое действительно было нелегко. Унгерна доставили в штаб советского Экспедиционного корпуса, а затем перевезли на российскую территорию. Путь мятежного барона закончился в тогдашней столице Сибири — городе Новониколаевске. Здесь, при огромном стечении народа, 15 сентября 1921 года состоялся суд. Барон был признан виновным по всем пунктам обвинения и приговорён к смерти. Вечером того же дня расстрельный взвод привел приговор в исполнение…

Но не зря на древнем гербе его рода было начертано: «Звезда их не знает заката». Имя барона не забыто.

А жаль.

Если бы не эта долгая народная память, сидела бы я сейчас себе за своим рабочим столом в институте и размышляла лишь о том, чего бы вечером купить к ужину… Если бы мне повезло, очень сильно повезло, после работы меня бы встретил Федор… Впрочем, о чем это я? Ведь только из-за проклятого барона мы и познакомились, его имя нас и свело. Если бы не Унгерн и его мифические клады, никак, никоим образом я бы не познакомилась ни с Федькой, ни с его друзьями.

Странная штука — судьба. Барон, кстати, был известен своим фатализмом. Его нерушимая вера в предначертанность, неизменную предопределенность судьбы и делала его безбашенным смельчаком. Смысл бояться, если все равно произойдет то, что должно произойти? Смысл прятаться и беречься, если тебе прописано судьбой в этот раз быть убитым? Или напротив остаться без единой царапины, хоть прямо на пулемет иди?

А вот интересно я сама — фаталист? Или нет? Судя по тому, как я веду себя последние дни — точно фаталист. Только приверженец идеи Фатума может с таким спокойствием день за днем рыть себе могилу…

* * *

Счет времени я потеряла. Сначала была в таком состоянии, что о том, чтобы хоть засечки какие-нибудь делать, и мыслей не было. А потом уж и смысла не осталось — все равно ничего уже не сосчитаешь. Каждый новый день ничем не отличается от предыдущего. Гюнтер сидит читает или болтает с кем-то по телефону. Мы горбатимся в подвале. Один только Фонарь изредка выбирается на улицу — в основном за продуктами.

Редкий случай: немцу — хорошо, а русским как-то не очень. Меня же в расчет никто вообще не берет — ни русские, ни немцы… Трупы, как известно, вполне интернациональны. Хотя бы потому, что червякам все равно кого жрать — немца или русского.

Дни идут, и неизбежно наступает момент, когда лопата Оспы скребет по камню… Вскоре становится понятно, что это фундамент дома. Видимо того самого, к которому мы стремились все это время. Оспа на пару с Фонарем ставят последние столбы и укрепляют потолок вырытого нами прохода. Вниз спускается даже Гюнтер.

— И что теперь? — спрашиваю я его, пряча за наигранной бодростью дикий страх.

Я как увидела каменную кладку, которую планомерно расчищал Оспа, у меня сердце куда-то прыгнуло, и там сжалось. Даже больно в груди стало. Каждый камешек этой самой чертовой кладки выглядит для меня так, словно на всех на них имеется четкая надпись: «Анна Унгерн. Родилась 1 апреля 1981. Умерла какого-то там июня (или уже июля?) 2012. Покойся с миром».

Гюнтер же, глядя на открывшуюся стену, улыбается во весь рот.

— Теперь нам просто понадобится немного вашей крови.

— А с чего вы взяли, что схрон вот точнехонько здесь?