Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ)

— Отойди, блин!

Оспа решительно отстраняет немчика и пихает вплотную к двери меня.

— Давай ты, фройляйн Унгерн, попробуй.

Толкаю и сразу чувствую, как кладка под моей ладонью поддается…

— Едрить тя в рот! — выдает потрясенно Оспа. — Ну? Чего ждешь? Толкай дальше!

Я и толкаю. Каменная дверь открывается чуть шире, потом еще… А потом нашему взору открывается довольно просторное помещение.

Пустое.

Немая сцена, которую талантливо, уже не первый век играют на сцене многочисленных театров в конце гоголевского «Ревизора» — ничто по сравнению с той, что приключается в наших рядах тут же, в подземном коридоре, рядом с разграбленным схроном барона Унгерна.

Зато потом… Потом пространство вокруг меня внезапно наполняется диким ревом и грохотом, разрывающим барабанные перепонки, и в тот же миг я слепну от ярчайшей вспышки. Это потом мне объяснят, что сработала свето-шумовая граната под названием «Заря» (интересно о чем думал ее создатель, придумывая это романическое и отчасти революционное название своему адскому изобретению?). Но там, в подкопе, я этого еще не знаю, и в тот момент, когда она взрывается, мне кажется, что наступил конец. Всем нам. Что сработала какая-то бомба, заложенная теми, кто побывал в схроне Унгерна до нас. Что сейчас всех нас посечет осколками, а обвалившийся потолок подземного хода погребет наши тела под толщей земли. Но вместо этого чувствую, что меня, слепую и полностью оглохшую, куда-то энергично волокут. Видимо на улицу. Потому что, когда зрение возвращается ко мне, я обнаруживаю себя стоящей посреди незнакомого мне двора.

Подозреваю, что это двор того самого дома, где меня держали все это время, но я ведь его никогда толком не видела…

Квадратный мужик в бронежилете и шлеме (мечты сбываются!) что-то спрашивает меня, но я ничегошеньки не слышу. Улыбаюсь неуверенно и указываю ему на свои уши. Он смеется и машет рукой. А потом неожиданно треплет меня по спутанной шевелюре. Федька? Нет, не он. Но этот — тоже свой, почти родной, спаситель. Он усаживает меня на лавочку рядом с колодцем, и убегает назад в дом. Через несколько минут вижу, как из дверей такие же ребята в черных брониках и шлемах выводят немчика и Фонаря. Оспу несут следом. И по тому, как его несут, понимаю, что он мертв…

Не смог он просто сдаться. Да еще тем, кого считал ниже себя по мастерству. Мужские понты… Пожимаю плечами и отворачиваюсь. Сил смотреть на него у меня нет.

Когда освободившие меня ребята поднимают забрала на своих шлемах, принимаюсь искать среди них знакомые лица. Но их нет. Потом понимаю почему — это местный спецназ, из Читы.

Дорогой, когда слух ко мне отчасти возвращается, мне объясняют:

— Лезли сюда ваши москвичи, но наше начальство добро им не дало. Сказало: наша операция.

— А как узнали, где искать-то меня?

— Так у тебя на шее радиомаяк.

Улыбаюсь недоверчиво.

— Ты что ж не знала? Ну даешь. В кулоне на шее. Зона покрытия у него правда небольшая, так что пришлось побегать. Но потом запеленговали четко.

То-то Федька сказал тогда — если он у тебя останется, мне спокойнее будет… Позвонить! Мне срочно надо позвонить. Прошу мобильник у парня, который сидит рядом со мной, развлекая разговорами. Мнется.

— Ты ж, небось, в Москву звонить будешь? Значит по межгороду. А у меня на счету денег — раз, два и обчелся. У нас-то тут люди живут не так, как вы там в столице.

Морщусь. Уж это мне отношение к москвичам. И почему все так уверены, что мы в золоте буквально купаемся? Кстати о золоте! Взглянуть бы хоть полглазиком на все то богачество, из-за которого меня чуть жизни не лишили. Спрашиваю. Парень смотрит удивленно.

— Так там же пусто было…

Вот те на! Я-то думала, что это полицейские до схрона добрались каким-то образом, а оказывается — ничего подобного. Уплыло золотишко. Правду говорят — заговоренное, в руки не дается…

Глава 9

Меня везут в Читу, для начала в какую-то больничку. Здесь мне дают возможность принять душ — надо полагать несет от меня знатно после стольких-то дней. После врачебный осмотр. Тем временем сердобольные сестрички находят мне какую-то одежку. Объясняют, что она из забытых выписавшимися больными вещей. Вид у нее соответственный. Зато все это — и штаны в обтягон (типа леггинсов) и большая мужская рубашка в клеточку — чистое. Не то что мое — вывоженное глиной и пропахшее потом. Только кроссовки на ногах остаются те же.

В больничных тапочках по улице разгуливать — это уж слишком.

Позвонить в Москву по-прежнему не удается. Вот ведь тоже проблема! Были бы у меня деньги, заплатила бы, а так ведь ни копья. Ни документов, ни денег, только вещи с чужого плеча. Красота!

После больницы меня все тем же способом — в полицейском газике, переправляют в какое-то другое, куда более солидное по сравнению с больницей здание. Вскоре понимаю, что это полицейское управление. Или как оно теперь после переименования милиционеров в полицейские называется?