Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ)

Здесь с меня снимают допрос по всей форме и наконец-то дают позвонить. Какая жалось, что я до такой степени не дружу с цифрами! Больше всего хочется позвонить Федьке, но я, как ни стараюсь, не могу вспомнить его номер, которым и пользовалась-то всего от силы пару раз. Так что звоню маме.

— Анна! Анна, с тобой все в порядке?

— Да, мам, все хорошо.

— Ты где, дорогая моя?

— Мам, я в Чите.

— Это я знаю, мне так и сказали, но где именно?

— В полиции. Вот дали позвонить…

— Ты… Ты здорова?

— Да, мам, со мной нормально обращались. Я… Я потом все расскажу. Не по телефону.

— Да, да конечно. Ты… Тебя в Москву когда отпустят?

Этого я не знаю, о чем и сообщаю обеспокоенной родительнице. Вообще не знаю, как со мной дальше будут поступать. Отправят поездом за госсчет? По этапу? Денег-то на билет у меня нету. И на еду нету, и на гостиницу… И паспорта нет… Получается, что я — натуральный БОМЖ?

Делюсь своими проблемами с пожилым полицейским, которого приставили ко мне в качестве няньки — чаем поить и нервы мне успокаивать, пока остальные более серьезные проблемы решают.

— Да вы не волнуйтесь! На счет паспорта — справочку вам временную выдадим. Это дело нехитрое. А потом домой вернетесь, заявите об утере. Или, может, найдется еще. Он у вас в сумочке был?

— Нет, дома.

— Ну так вообще нечего переживать!

— Но как же я до Москвы-то доберусь? Без копейки денег?

— Так заберут вас в лучшем виде. Звонили. Сказали, что человек уже вылетел.

Сердце сбивается с ритма. Федор? Сама себя обрываю: да не он! Он же наверно еще в больнице. Но оказывается все равно в глубине души надеюсь. Потому как испытываю глубочайшее разочарование, когда вижу перед собой Стрельцова.

— Здорово, подруга. Прикольно выглядишь! Где прикид такой рванула?

— Где-где… В Караганде!

— Крутое местечко, должно быть. Готова отправляться домой? Тебя уж там заждались.

Он забирает меня из полиции и первым делом ведет в ближайший торговый центр, где, несмотря на мое вялое сопротивление, покупает мне белье, джинсы, футболку и новые кроссовки. Все надетое на мне до этого тут же отправляется в помойку. Потом он критически оглядывает мою голову и стремительно тащит меня в парикмахерскую. Дородная мастерица только презрительно губы оттопыривает?

— Вы, девушка, чем голову бжддааа моете?

Чем-чем? Чем было, тем и мыла. А было в той больничке только мыло отечественного производства с земляничным запахом. Хорошо хоть не хозяйственное…

Но настоящий шок ждет маникюршу.

— Вы что землю ногтями рыли? Киваю смирно. Ведь правда рыла.

— Ну совсем женщины с ума с этими дачами посходили! Руки-то беречь надо, руки — это ваше лицо (никогда бы не подумала!), а вам даже перчатки садовые лень надеть.

Честно сообщаю ей, что мне такой вариант просто не предлагали, а то бы я обязательно согласилась. После парикмахерской Стрельцов оглядывает меня критически и удовлетворенно кивает.

— Ну вот, хоть на человека похожа стала. Так хоть есть гарантия, что тебя с твоей бомжацкой справкой вместо паспорта в самолет пустят.

Он оказывается прав. В самолет нас действительно пускают. Дорогой Егор рассказывает мне о том, что Ксюхина бабушка все ещё в Москве. Шарль улетел — у него дела, а она осталась. Сказала: «Пока Аню не найдете, буду вам лично мозги компостировать и на совесть давить». Федя уже не в больнице, а дома. Сильно хромает и ходит пока что опираясь на палочку.

— Хорошо хоть нога левая. Машину водить может без проблем. Коробка-то, слава богу, автоматическая…

Еще сообщает, что моя «сумасшедшая мамаша» (так и говорит) всех затерроризировала настолько, что люди вздрагивают, когда звонит телефон.

— Ты ее, Ань, уйми. Ты к ней привычная, а нормальные люди в депрессию впадают.

Я может тоже впадаю, да только кого это интересует? В аэропорту на парковке нас ждет его машина, так что через час я уже оказываюсь возле своего дома. Прощаемся. Он уезжает, и только тут я соображаю, что забыла спросить у него Федин телефон. Мой-то мобильник пропал вместе с сумочкой. А с ним — и все номера канули в лету…

Может мама даст мне немного денег, чтобы я могла купить себе какой-нибудь дешевый аппарат? Симку-то мне бесплатно новую выдадут, но ее ведь еще куда-то вставить надо…

Мама то плачет, то смеется, то принимается поить меня чаем по двадцатому разу. Потом вдруг спохватывается:

— Ты же устала, наверно, очень…

Да, правда, чувствую себя совершенно разбитой. Но прежде чем забраться в свою такую уютную, такую привычную, такую родную кровать, все-таки заставляю себя сходить в ванну.

Смыть с себя все — подвал, читинскую больницу и читинскую же парикмахерскую, самолет и мамины слезы.

* * *

Утром встаю по будильнику. Надо на работу, но как представлю себе, во что превратится мой первый рабочий день, так тошно становится. Работа института просто встанет! Каждый придет ко мне, чтобы задать одни и те же вопросы. Но что делать? Вариантов-то нет… Хорошо, хоть во втором моем институте студенты уже на каникулы разбежались. Теперь мне там до сентября по идее можно не появляться.