Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ)

Боже! А мама предлагала мне выйти замуж за Сашку… Когда мы наконец-то спускаемся вниз, то застаем в гостиной Викторию Прокопьевну. Сама она сидит в кресле, а на стеклянном столике перед ней лежит замызганный топор, которым Серджо рубит дрова для камина. Наблюдала как-то за ним и только диву давалась: итальянец ведь, а так ловко топором орудует, как будто всю жизнь в российской деревне прожил. Когда делюсь этими своими впечатлениями с Ксенией, она лишь пожимает плечами со странным выраженьем на лице. Чудные они все-таки ребята…

Виктория Прокопьевна тоже смотрит на нас странно. На лице вроде вина, а в глазах чертики так и прыгают. Потом наклоняет голову, открывая шею, и энергически восклицает:

— Государь мой и государыня, не велите казнить, велите миловать. Повинную голову ведь топор не сечет!

— О чем это вы, Виктория Прокопьевна? — весело спрашивает Федор, а я уже догадалась.

Вот ведь, прости господи, старушка — божий одуванчик! Макиавелли в юбке! Нарочно ведь она тогда мне показалась — взяла на моих глазах водку и две рюмки, а потом так же нарочно дверь в финский домик приоткрыла — чтобы слышала я все. Не сомневалась, что я, дура любопытная, поволокусь за ней следом, как мышь за сырным духом. И Федьку она нарочно разговорами раззадорила. Только надо ли ей в этом сознаваться теперь? Отступаю чуть назад, Федьке за спину, и прикладываю палец к губам. Она понимает тут же.

— Это я тренируюсь. К одной неприятной беседе готовлюсь. Достаточно жалобно получается?

— Еще как! — Федька смеется.

Завтракаем. На нас с Федей посматривают, но стараются сделать это так, чтобы мы их весьма красноречивые взгляды не заметили. Вид у всех довольный и умиротворенный. Как у людей, которые только-только завершили трудное дело и получившимся результатом до крайности довольны. Звонит мой телефон. Мама. Интересуется, как все прошло. Я ей честно отвечаю, глядя на Федю: «Потрясающе».

— Федор тоже был?

— Он и сейчас здесь…

Говорю и невольно затаиваю дыхание. С чего этот интерес? Что сейчас выдаст? И вдруг доброжелательное:

— Передавай ему привет.

Передаю, не скрывая своего удивления. Федька усмехается. Теперь звонит его телефон. Разговор короткий: «Да… Есть». После чего он встает, очень быстро со всеми прощается, целует меня и убегает, толком ничего не объяснив.

— На службу вызвали, — поясняет Ксюха.

А я вдруг соображаю, что работа его — это борьба с преступностью, и сейчас его, скорее всего, вызвали «на событие». А это значит, что приехав на свою «работу», он, вполне возможно, проверит оружие, напялит бронежилет и шлем и отправится в кого-то стрелять… Или от кого-то отстреливаться. А главное, его в любой момент на этой его «работе» могут убить. Короткая локальная война закончится, враг будет повержен, а мой Федор, мой мужчина, моя любовь, моя жизнь останется лежать неподвижно на загаженном асфальте, раскинув в стороны неживые, но все ещё теплые руки и уставив в небо широко раскрытые серые глаза…

Осознаю это все как-то сразу, каким-то единым невероятно ярким образом. Становится страшно. Даже совершаю бессознательное движение — подбираюсь, чтобы мчаться вслед за ним, с ним… Зачем? Остановить? Защитить? Но это его РАБОТА.

— Придется привыкать, — говорит Ксения, которая читает все эти мысли, все эмоции на моем лице, как в открытой книге.

Права как всегда. Придется. Звонит Илья. Выхожу в прихожую. Разговор предстоит непростой, но откладывать его я не собираюсь. Интересно, а Федор со своей Маринкой уже поговорил?..

В Москву меня отвозит все та же Ксюха. Всю дорогу держу в кулаке телефон. А вдруг Федька позвонит, а я не услышу? Но он не звонит. Да и вообще может сегодня и не позвонить. От того, что мы с ним переспали, мы ведь сиамскими близнецами не сделалась. Жизнь у каждого по-прежнему отдельная… Только я своей без него теперь уже окончательно не мыслю.

А он так и не звонит…

Убеждаю себя, что это — совершенно нормально. С ним все в порядке. И с нашими только-только зародившимися «отношениями» тоже все по-прежнему. То есть — хорошо. Но иногда вдруг становится так страшно!..

Утром встаю по будильнику. Мама возится на кухне. Когда я вхожу, приостанавливается, осматривает критически:

— Что это с тобой? Какая-то ты… не такая.

Тянет ответить честно: «Я переспала с Федором». Но воздерживаюсь. Просто говорю:

— Выспалась хорошо.

Хотя как раз это далеко от истины. Спала я плохо, все думала о том, как там дела у вышедшего на тропу войны майора Кондратьева. Смотрю на часы. Пора на работу. Начала писать большую статью о бароне Унгерне и его кладе. Вместо научного труда получается какой-то приключенческий роман. Но никогда еще я не работала с таким удовольствием.

Недавно только узнала, что Ксюха, та самая безалаберная матерщинница и Шумахер в юбке, о которой я все время думала как о неглупой, но все-таки «прицесске», оказалась известной сценаристкой, чьи фильмы регулярно идут по телику. Кто бы мог подумать? Решаю, что обязательно дам ей прочесть свою статью перед тем, как отправлять ее в редакцию.

Спускаюсь вниз. Бр-р-р! Какое все-таки короткое у нас лето.