Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ)

— Ну конечно! Сам! А то я не видела, как ты возле него отиралась всячески, в больничку все к нему бегала, с поцелуйчиками приставала.

Что-то я не пойму — это она обо мне или о себе? Неужели и мои действия со стороны казались такими же глупыми и пошлыми, как ее? Как, должно быть, все это отвратительно выглядит — две бабы дерутся потому, что не поделили мужика. Приз достанется сильнейшей? Тогда мне уже сейчас можно «паковать вещички». Я с ней ни за что не справлюсь. Да и рука… Словно подумав о том же, Маринка мстительно двигает коленом в мое простреленное плечо. Аж искры из глаз.

Вскрикиваю так, что по-моему сразу же срываю голос и начинаю кашлять. Она же приближает ко мне свое лицо и шипит, брызгая слюной:

— Ничего у тебя не выйдет. Не отдам. Он мой, слышишь, крыса ученая, мой!

— Марин, ну что вы несете?

Что делать-то? Никогда ни с чем подобным не сталкивалась.

Ни в школе, ни в институте, ни тем более на работе. Может все-таки права мама с ее разговорами о неравенстве разных групп населения, вызванном их социальным статусом?

Маринка вот точно — девочка с рабочей окраины, выросшая во дворе, по дворовым законам и привыкшая решать свои проблемы таким вот варварским способом. Так что же выходит? Гегемоны опять побеждают нашего брата хлипкого интеллигентика?!! Точнее нашу сестру, то есть меня… Да ни за что! Это не только русские не сдаются. Немцы тоже! Недаром испокон веков во всем мире самыми сильными и стойкими считались солдаты двух армий: русской и немецкой.

Изворачиваюсь и тоже вцепляюсь ей в волосы. Она визжит и коротко бьет меня в ухо так, что в голове звон идет. Да, стойкость духа — дело хорошее, но и подготовка важна.

Маринка драться явно умеет, может и вполне профессионально — видела же я ее в милицейской форме, а вот я — нет.

Не выпуская моих волос, Маринка встает на ноги. Это движение автоматически вздергивает меня вверх. Ее волосы мне приходится тут же выпустить. Руки нужны для другого — теперь я вынуждена быстро-быстро переставлять их по земле. Маринка за волосы тащит меня за собой, а я на четвереньках следую за ней. Едва мы оказываемся за кустами, девица отпускает меня и тут же бьет ногой в живот. Когда перестаю хватать ртом воздух, встаю на колени и пытаюсь снова вступить в переговоры:

— Марин, ну хватит уже. Вы мне все наглядно показали: вы сильнее и вы всегда можете меня побить. Но что это вам даст? Любовь Φедора? Что-то сомневаюсь я, что он вернется к вам просто потому, что впечатлится вашими ратными подвигами.

— Думаешь, я совсем дура?

Киваю — уж очень злюсь. И она тут же опять бьет меня. На этот раз целит ногой в голову, но я успеваю частично уклониться и прикрыться руками. Попадает в плечо. К счастью в здоровое — левое.

— Нет, дорогуша, я далеко не дура, чтобы рассчитывать на подобное. Зацепила ты его, сучка, я же вижу, что зацепила. Меня трахал, а любил-то тебя. Ну ничего…

— Марин, ну зачем вам так унижаться-то? Вы же красивая. У вас, небось, от кавалеров отбою нету. Найдете другого, который будет вас не только трахать, но и любить.

— Нет, тварюга. Другой мне не нужен. И он будет мой, вот только с тобой разберусь…

Она лезет под куртку и достает… Наверно это и есть «Макаров» — то самое оружие, про которое следователь сказал мне, что их в ходу тысячи, табельное ведь. У Маринки он тоже наверняка табельный. И что же получается?.. Да не может этого быть!

— На этот раз не промахнусь, — яростно щерясь заявляет она, и все мои сомнения улетучиваются. И возле «Пилзнера», и возле той пиццы на Страстном бульваре стреляла в меня именно она.

Это ж надо, чтобы у бабы на почве любви так крышу снесло!

Думала, только в романах дамы из-за мужчин под поезд кидаются, топятся или вот, например, в соперниц стреляют. Оказывается — ничего подобного. В жизни все то же самое бывает.

— Вставай давай, иди вон туда.

Дулом указывает мне в глубину сада. Оглядываюсь в тоске. Тихо, пусто, темно. Октябрь. Дни уже короткие… Интересно, если я сейчас кинусь бежать, петляя как заяц, она меня сразу подстрелит, или я успею все-таки добраться до людей? И где, черт побери, Федор? Где-то чуть в отдалении начинает звонить мой телефон. Он в сумке, которую я выронила после того, как Маринка в первый раз съездила мне по физиономии. Обе смотрим туда. Я с надеждой, Маринка подозрительно.

— Не надейся, никто тебе не поможет. И бежать не вздумай. Никуда ты от меня не денешься. Давай, давай, двигай, куда сказано. Будешь тянуть — только дольше промучаешься. Убью не сразу, дам почувствовать вкус собственной крови.

Господи, какой низкосортный пафосный бред! За кустами опять звонит мой телефон, а потом кто-то кричит:

— Анна! Анна! Ты где?

Это не Федор. Но тогда кто?.. Из-за поворота дорожки к нам выходит Илья. Он близорук, а потому не сразу видит всю прелесть открывшейся ему картины — меня грязную и избитую и Маринку с пистолетом в руке.

— Здравствуйте!

Вежливый, блин! Мама бы сказала: «Какой культурный, высокообразованный человек!» Кричу:

— Беги! Беги отсюда!