Что осталось от меня — твое

Вечеринка, как обычно, затянулась. Сумико уже давно было пора ложиться в постель, но Сато обожал приемы и не спешил уходить. Однако, когда закуски на столах совсем остыли, а официанты, заскучав без дела, начали болтать друг с другом, они наконец отправились домой. Идя к выходу, Рина окинула взглядом огромный банкетный зал, залитый ослепительным светом. Усталым глазам свет показался слишком ярким, а роскошное убранство отеля утратило романтический блеск. Высокие, во всю стену, окна выглядели холодными и даже опасными, а тьма, висевшая за ними, наполняла душу тоской. Белоснежные скатерти были заставлены тарелками с недоеденными канапе, креветками в масле, блинами с икрой, кусочками курицы-терияки[70] и пустыми бокалами. Повсюду валялись трубочки от коктейлей. Вот и все, что осталось после столь изысканной вечеринки.

Воспоминания о разоренном зале вернулись к Рине, когда они поднимались в лифте к своей квартире. Она видела, что усталость буквально валит Сумико с ног, у девочки слипались глаза, но под строгим взглядом отца она держала осанку. Переступив порог дома, девочка аккуратно поставила туфли в стойку для обуви и надела домашние тапочки. Рина прошла в гостиную и зажгла настольные лампы. Знакомый мягкий свет окутал комнату. Приблизившись к буфету, Рина собралась приготовить виски для Сато, но, протянув руку к тяжелому хрустальному графину, заметила, что муж стоит на пороге и пристально смотрит на нее. В первый момент она решила, что Сато намерен учинить ей допрос: где она так долго отсутствовала и почему была неразговорчива с его друзьями. Но затем увидела игрушки Сумико, разбросанные на журнальном столике. Перед отъездом Рина просила дочку убрать их, но, вероятно, в суете и волнении девочка забыла. Сато вопросительно поднял бровь. Проходя через гостиную, Рина подхватила с края буфета маленькую плюшевую собачку, но спрятать остальные игрушки не успела. Сато взял стакан с виски и молча уселся в кресло. Рина обошла комнату, подобрала куклу и пару троллей, взбила примятые диванные подушки. Обернувшись к дочери, она заметила, с какой настороженностью девочка смотрит на отца. Рина хотела улыбнуться ей и успокоить, сказав, что ничего страшного не произошло и не стоит расстраиваться из-за разбросанных игрушек, но в этот момент Сато рявкнул, чтобы Сумико отправлялась спать и не болталась под ногами у взрослых. Та вздрогнула и опрометью бросилась из гостиной, прихватив по дороге игрушку, которую не заметила мать. Сидевший перед экраном телевизора Сато даже не заметил испуга дочери.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

У человека есть два зрения: взор тела и взор души. Телесное зрение бывает забывчивым, духовное помнит всегда.

Александр Дюма

СУМИКО

ОСКОЛКИ ВРЕМЕНИ

На следующее утро я проснулась в предрассветной мгле. Просачивающийся сквозь жалюзи свет был полон холодной бодрости, заставившей открыть глаза. А еще через мгновение я полностью пришла в себя. Ощущение, будто меня ждет какое-то неотложное дело, витало в воздухе и звало поскорее выпутаться из скомканных простыней.

Не в силах видеть разложенные на столе документы и видеокассеты, я отправилась завтракать в небольшое кафе. Присутствие других людей, занятых своими будничными заботами, успокаивало. Устроившись за стойкой со своей тарелкой, на которой лежал тост с арахисовым маслом, я наблюдала за утренней суетой в кафе, находящемся на первом этаже большого торгового центра на берегу Токийского залива. В этот ранний час мерно покачивающаяся гладь воды за окном была однообразного серо-стального цвета. Когда начало светать, я слезла с высокого барного стула, расплатилась за завтрак и отправилась на пристань, где села на паром, идущий на остров Одайба[71].

Гуляя по пляжу, я подошла к отмели и, опустившись на корточки, погрузила пальцы в стылую непрозрачную воду. Казалось, прошедшая ночь, которая выдалась неожиданно холодной, убаюкала море. Но летом такие ночи обманчивы: за ними приходят изнуряюще жаркие дни, когда очертания предметов расплываются и подрагивают из-за висящего в воздухе горячего марева. Я знала: сегодня будет именно такой день.

Дойдя до парковой зоны, которая узкой полосой протянулась вдоль берега, обращенного в сторону Токио, я вскарабкалась на небольшую скалу, чтобы посмотреть восход. Солнце начало подниматься над острием Токийской башни[72], затем свет распространился над заливом и наконец осветил белые пилоны Радужного моста[73].

Слово «ландшафт» в японском языке состоит из иероглифов, означающих «ветер» или «поток» и «вид»: «текучий вид» — нечто скоротечное и эфемерное, движение, не знающее остановки.