Что осталось от меня — твое

— Конечно, детка. — Анти с готовностью достает из ящика письменного стола ключи от дедушкиного кабинета. — Скажи ему, чтобы берег себя и не работал так много. Представляешь, он продолжает звонить мне каждое утро, чтобы узнать, не поступали ли какие-нибудь важные сообщения на его имя.

Я кивнула и пробормотала что-то об упрямстве деда. Анти в очередной раз похлопала меня по руке.

— Он сумеет немного притормозить, когда закончится твой контракт в «Номуро и Хигасино» и ты придешь работать к нам. Мы все рассчитываем на тебя, девочка!

— Спасибо, — говорю я, принимая ключи.

Я уже подошла к двери кабинета и взялась за ручку, когда Анти снова окликнула меня:

— Суми-сан, принести тебе чаю? А как прошло твое выступление в Тодае?

— Все отлично! — не моргнув глазом соврала я. — Пожалуйста, я очень тороплюсь…

— О да, конечно, дорогая! Тебе, наверное, столько нужно успеть, прежде чем начнется работа в «Номуро»…

Она все еще продолжала что-то говорить. Я поклонилась раз, затем другой и, юркнув в кабинет, захлопнула за собой дверь.

Оказавшись внутри, я вдохнула знакомый теплый запах старого дерева и едва уловимый аромат лимона. Дедушка любил пить свой черный чай с лимоном. Его чайный набор стоял тут же на длинном полированном комоде. Керамический чайник из Токонамэ[106] и набор чашек на специальном подносе, никаких кофейно-чайных автоматов дедушка не признавал. Икебана из цветов лотоса и лилий красовалась на подоконнике — свежие и изящные растения, которые меняли каждые три дня. Таков заведенный дедушкой порядок, и пренебрегать им не положено, даже в его отсутствие.

Обойдя большой письменный стол, я направилась в дальний угол кабинета, где стоял каталожный шкаф со множеством ящиков, отгороженный от остального пространства высокой ширмой из черного дерева. Архив адвокатской конторы располагался на третьем этаже, но дела, которые Ёси Сарашима вел лично, он хранил здесь. Все материалы, связанные со смертью моей матери и ее убийцей, собранные дедом, тоже должны были находиться в одном из этих ящиков.

В ящике, на котором значилось имя Рины Сато, я нашла свидетельство о разводе моих родителей и копию документа о мировом соглашении, заверенную их личными печатями. В нем подробно говорилось о передаче квартиры в Эбису Осами Сато и о дополнительном переводе денежных средств на имя отца. В той же папке лежал договор купли-продажи на наш дом в Симоде, датированный несколькими месяцами позже, вместе с вырезкой из местной газеты — рекламное объявление, опубликованное агентством по недвижимости: «Редкая удача! Продается старинный дом на берегу моря, в течение восьмидесяти лет принадлежавший одной семье. Цена договорная». Я вновь взглянула на дату, объявление появилось в тот период, когда Каитаро Накамура находился под следствием и приговор еще не был вынесен. И в самом низу лежал пожелтевший от времени почтовый конверт. Мама любила запечатывать свои конверты стикерами. Особенно ей нравились журавли. Конверт был вскрыт, поэтому изображенный на стикере журавль оказался разорванным пополам. Я провела пальцем по неровным краям наклейки.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти записи Ёси, касающиеся суда над убийцей. В конце концов я обнаружила их в ящике с пометкой «Окружной суд Токио», словно для дедушки смерть моей матери ассоциировалась только с судебными делами. Прихватив папку с документами, я перебралась за стол и устроилась на рабочем месте дедушки.

Трудно сказать, что именно мне открылось. Я узнала, что продажа нашего дома в Симоде связана с Каитаро Накамурой. И осознала, что дедушка так и не смирился со смертью дочери. Я поняла, что он будет охотиться за убийцей до конца жизни, пока не рассчитается сполна — око за око.

ЕСИ

1994

Ёси открыл раздвижную дверь и вошел в гостиную своего старого дома Вашикура. В центре комнаты стоял большой стол из клена, заказанный вдень рождения Рины. Ёси медленно провел ладонью по столешнице. Ему нравились цвет и текстура дерева: прожилки золотистого цвета переплетались с темно-коричневыми, а по углам виднелись вкрапления черных полос, словно само дерево еще при жизни было опалено огнем. Ёси коснулся кончиками пальцев продолговатого спиралеобразного узла — следа, оставленного вросшим сучком. Эта метка свидетельствовала о почтенном возрасте клена.

За этим столом они обычно разговаривали с Риной. Еще девочкой она любила сидеть в гостиной. Ёси часто находил дочку, устроившуюся тут со своими тетрадями и карандашами. Иногда, позабыв об учебниках, Рина смотрела в окно, за которым виднелась полоска моря. Именно здесь она объявила, что оставляет изучение права и уходит из университета. Здесь они спорили до хрипоты: Рина объясняла отцу, почему сделала такой выбор. В ушах у него до сих пор звучали слова дочери, а перед глазами стояла картина: Рина расхаживает перед окном взад и вперед. Волнуясь, она не могла усидеть на месте, в точности как ее отец.