Затем я услышала, как дедушка сдавленно охнул и отвернулся, ища глазами проволоку, которая была натянута над ящичками, — проволоку, где остались висеть все те предсказания, что он не сумел мне растолковать. На ней уже болтались, лениво хлопая на ветру, несколько бумажных полосок.
Но я сделала шаг вперед и, пока он возился с бумажкой, складывая так, чтобы привязать к проволоке, ловко выхватила ее из рук растерявшегося деда.
— Что это означает? — спросила я, вновь вглядываясь в иероглифы.
— Нам не нужна такая судьба, — сказал дедушка, — давай привяжем бумажку здесь, чтобы ветер мог сдуть предсказание.
— Но я хочу знать, — заупрямилась я, отступая назад и вцепившись в бумажку пальцами.
— Сумико, отдай ее мне. Она принадлежит ве-тру.
— Объясни, что там?! — я скомкала тонкую бумажку в кулаке.
Дедушка потянулся ко мне, намереваясь силой разжать мои пальцы.
— Ну же, Сумико, отдай. Я куплю тебе другую, — попытался уговорить меня дедушка, но в следующий момент глаза его расширились от ужаса — я молниеносным движением закинула бумажный комок в рот и принялась жевать.
Некоторые слова уносит ветер, некоторые пожирает огонь, но проходят годы, и они возвращаются, рассыпаясь звоном, словно храмовые колокола, и поднимаются над шумом и суетой.
Каитаро сидел в рубашке с расстегнутым воротом, галстук, аккуратно свернутый, лежал на столе перед ним. Чашка со свежим кофе стояла рядом, пар медленно поднимался вверх. Каитаро пролистывал папку с новым делом, время от времени делая глоток из чашки.
На этот раз его мишенью станет домохозяйка: тридцать лет, карие глаза, каштановые волосы, среднего роста. Обожает чизкейки.
Каитаро вытащил карту, отметил место, где находится ее дом, глянул на листок, где был расписан распорядок дня женщины и указано, каким видом транспорта она обычно передвигается. Затем, сверяясь с картой, прикинул, сколько времени займут перемещения из одной точки в другую. Каитаро знал — пройдет не одна неделя терпеливой слежки, прежде чем он соберет нужные сведения о ее привычках, о любимых маршрутах и составит полный список интересов своей подопечной.
Муж женщины заполнил анкету, указав объекты недвижимости и прочую собственность, которая будет поставлена на карту при разводе. В Токио находились два объекта: квартира в Эбису[21]
и дом в Мэгуро, а также летний домик на побережье в Симоде. Вся недвижимость была записана на девичью фамилию жены — Сарашима. Другой список состоял из цифр: общие счета в банке, акции, оценочная стоимость всего имущества в целом. К нему Ка-итаро добавил еще одну колонку, для собственных пометок. Он знал, что клиенты часто дают ложную информацию по поводу своих активов, преуменьшая либо преувеличивая их стоимость. И не сомневался, что Осаму Сато не исключение. Конечно же, заказчик выложил далеко не всю правду.Отложив карандаш, Каитаро устало прикрыл глаза и потер переносицу большим и указательным пальцем. Ноющая боль в висках нарастала, и он тряхнул головой, пытаясь отогнать ее. Каитаро еще раз просмотрел материалы дела: основное имущество, указанное в бумагах, принадлежало жене Осаму Сато и ее семье. Кроме того, у супругов был ребенок, дочь семи лет. Каитаро не раз приходилось изучать подобного рода анкеты. Клиенты шли на всевозможные ухищрения, лишь бы получить преимущества при разводе, некоторые выискивали лазейки в законе, чтобы получить единоличную опеку над ребенком. Таким образом, ребенок нередко становился предметом торга и средством давления одной стороны на другую. Конечно, бывали ситуации, когда развод становился наилучшим решением проблемы для всех, включая ребенка. Но случаи, с которыми приходилось иметь дело Каитаро, чаще всего касались вопросов имущества. Он больше не удивлялся тому, на что готовы пойти люди, чтобы получить желаемое, но, в конце концов, это не его дело — одобрять или осуждать поступки клиентов, его задача — помочь в решении поставленных вопросов.
Взгляд Каитаро упал на пачку визиток в пластиковом футляре, лежавших перед ним на столе. Визитки были неброскими: на белом кусочке картона значилось лишь его имя, номер телефона и факса. При ярком свете офисных ламп вид иероглифов на визитке неожиданно принес ему странное чувство облегчения. Имя, которое родители выбрали с надеждой, что оно принесет счастье их сыну, состояло из иероглифов, означавших «море» и «первенец». На секунду ему показалось, будто он вернулся домой на Хоккайдо, они с дядей идут по берегу, поросшему высокой травой, на шее у него висит фотоаппарат, ремень слегка натирает кожу, он чувствует вес камеры. Вокруг ни души, только ровный шум прибоя и протяжные крики чаек.