Что осталось после нее

Шесть дней Клара просидела в воняющей нечистотами комнате с голыми стенами. Из мебели там был только туалет — дыра в полу — и железная койка, прибитая к полу. Дважды в день ей под дверь просовывали скудный обед: засохший хлеб и миску баланды. День не отличался от ночи; она следила за сменой суток, наблюдая за голой лампочкой на потолке, которая потухала, когда приходила пора ложиться спать. По коридору разносилось эхо лязгающих цепей и грохот металлических дверей, а иногда крики или стоны. На шестой день медсестра Тренч открыла дверь и выпустила Клару, неодобрительно цокая языком. Клара была так обессилена, что не могла говорить. Она молча последовала за медсестрой в палату.

К середине апреля, по подсчетам Клары за два месяца до родов, ее живот так вырос, что она с трудом втискивалась в свои платья. Но у других пациенток тоже были огромные животы. Возможно, они были толстыми до поступления в Уиллард, где их практически морили голодом, или жир скапливался именно в этом месте. Как бы то ни было, в больнице большой живот на худом теле не казался чем-то необычным. Никто не обращал внимания на то, что Клара с каждым днем увеличивалась в размерах. Никто не верил, что она вскоре родит, никто и не удосужился проверить, говорит ли она правду. Никому не было до этого дела.

В последний день мая, на второй встрече с доктором Роучем, Клара сидела на жестком стуле напротив его стола. Ей было очень больно: кости ныли так, словно ей не девятнадцать лет, а девяносто. Она сама не знала, почему у нее ломит все тело: может, из-за беременности? Или из-за плохого питания? А возможно, из-за комковатого матраса?

Она металась во сне, потому что ее мучили кошмары. Ей снилось, будто у нее начинаются роды и никто не приходит ей на помощь, кроме других пациенток в палате. Она будто бы лежит на грязной кровати, а женщины стоят вокруг нее, раскачиваясь взад и вперед, что-то бормоча и завывая. Клара приподнимается, хватаясь за края матраса, и с исказившимся от напряжения лицом смотрит вниз. Женщина с рваной куклой хватает новорожденного ребенка, показавшегося между ног Клары, и убегает из палаты, таща за собой кровавую пуповину…

Клара, как обычно, прижимала руку к животу, ожидая, когда ребенок пошевелится. Больше всего она боялась, что он умрет, а она об этом даже не узнает до самых родов. Она опять ничего не чувствовала. Ребенок давал о себе знать только ночью. Но, возможно, ей это только казалось, потому что движение под рукой было таким слабым, таким легким… В миллионный раз, наверное, она подумала, что ребенок, должно быть, слишком маленький. Или с ним что-то не так? От этой мысли у нее сжалось сердце.

Доктор Роуч внимательно рассматривал ее, сидя напротив, с другой стороны стола. Он занес ручку над медицинской картой. Она обратила внимание на то, какая у него дорогая, украшенная резьбой ручка. Какой же она была дурой! Воображала, будто ей дадут бумагу и чернила, чтобы она могла написать Бруно, а потом ей удастся упросить кого-нибудь отправить ее письма. Никого здесь не волновало, почему она оказалась в этом месте, и, конечно, не волновало, как она жила раньше. Она вспомнила про медсестру Йотт. Молоденькая девушка сразу поняла, что Клара совершенно здорова. Почему же никто в Уилларде этого не видит? Интересно, что случилось с Йотт? Неужели она передумала отправлять ее письмо? Или ей кто-то помешал? Ведь Бруно не бросил бы ее в беде. В груди застыла гнетущая пустота.

— О чем же вы думаете, Клара? — вальяжно, с расстановкой спросил доктор Роуч.

— Интересно, как вы можете помочь пациентам, если почти никогда их не видите, — ответила она.

Он насупился.

— Не понимаю, о чем вы.

— Я пробыла здесь пять месяцев, а виделись мы всего дважды. Последний раз это было, когда меня отправили в камеру-одиночку.

Он откинулся на спинку кресла, поглаживая аккуратно подстриженную бородку.

— В Уилларде больше трех тысяч пациентов, — сказал он. — Мужчин и женщин. Вы понимаете, что не можете рассчитывать на особое отношение? Вы же не в клинике Лонг-Айленд.

— А я и не прошу об особом отношении, — возразила она. — Но вы говорите, что хотите мне помочь. Как это возможно, если вы меня даже не видите? Похоже, Уиллард нужен только для того, чтобы держать здесь людей, как в тюрьме.

— Наша больница была основана для помощи пациентам, мы считаем, что безумие можно исцелить, но для этого нужна твердость и забота. Мы создали тихую гавань, где больные люди отдыхают от жизненных невзгод и выполняют посильные обязанности. Именно этим вы здесь и занимаетесь, не так ли, Клара?

Она поменяла положение на стуле, потому что спина нестерпимо ныла.

— Во-первых, я не сумасшедшая. Во-вторых, никакая это не тихая гавань. Меня здесь держат против моей воли. Как это поможет мне стать счастливой и беззаботной?

— Что же я могу сделать, чтобы облегчить вам жизнь?

— Выпустите меня. Я уже достаточно долго нахожусь здесь. Уверена, даже мой отец не станет возражать.

Доктор Роуч покачал головой.