Что осталось за кадром

– Понимаю. – Он искоса посмотрел на нее: – Трудно работать вместе, к тому же играть влюбленных? Мужа и жену? Конечно, трудно, но ради фильма ты это сделаешь. Лучшей актрисы ты не найдешь, а время уходит.

Она пыталась что-то возразить, но умолкла. Его слова вдруг показались ей страшно знакомыми.

– Ты используешь те же самые аргументы, что и я, когда ты пытался отвертеться от съемок!

Неудивительно, что благодаря своей блестящей памяти Кензи повторял ее доводы слово в слово.

Он усмехнулся:

– А я все думаю, когда же ты заметишь. Аргументы были убедительны тогда и годятся сейчас. Ну, признавайся, что лучше – выслушивать их или произносить?

Она сама не знала, что ей делать: смеяться или плакать от обиды.

– Честно говоря, слушать все это неприятно, особенно если учесть, что я вышла из себя, дав повод тебе торжествовать.

– Не могу сказать, что твои переживания доставили мне удовольствие, но ситуация действительно не лишена юмора. – Он перехватил ее взгляд. – Ты забыла, что в этой работе есть и моя доля. Я отдаю этому фильму свое время, энергию, репутацию… И я хочу, чтобы картина, в которой я снимаюсь, получилась хорошей. А это означает, что ты должна сыграть Сару.

– Найдем английскую актрису, которая исполнит эту роль не хуже меня! Даже лучше.

– Если такая и существует, в чем я сомневаюсь, то где гарантия, что мы сумеем найти ее в течение недели и она будет свободна? – Он едва заметно улыбнулся: – Почему ты так горячо убеждала меня, что роль Рандалла пойдет мне на пользу, а сама трусишь, когда ситуация диаметрально переменилась?

Она прищурилась.

– Пытаешься шантажировать?

– Нет, использую лучшее оружие – твое чувство долга.

Она выругалась про себя.

– Ты всегда знаешь, на какие кнопки нажать.

– Спасибо.

– Я не собиралась делать тебе комплимент! – Рейн потерла виски конниками пальцев. Как же ей не хочется играть эту роль! Но судьба отомстила ей. Она глубоко вздохнула: – Ладно, черт с тобой. Я сыграю Сару.

Глава 13

Кензи расплылся в улыбке, от которой у нее всегда сжималось сердце.

– Ну наконец-то! – воскликнул он. – Я рад. Играть вместе будет непросто, но для фильма это хорошо, к тому же стресс закаляет характер.

– Ты рано радуешься, Кен. Мы доведем друг друга до сумасшествия. Но ты прав, фильм, вероятно, выиграет от нашего участия, даже если операторам придется серьезно потрудиться, чтобы я выглядела в кадре моложе. – Поднявшись с софы, она потянулась: – Пора спать.

– Не рано? Может, немножко поработаем?

Они часто репетировали вдвоем с того памятного вечера в доме Кензи, когда её утвердили на главную роль в «Пурпурном цветке», но с тех пор многое изменилось. Слишком многое…

– У меня нет с собой сценария.

– У меня есть. Я собирался поработать вечером. Обойдемся одним экземпляром. Я уже почти выучил свой текст, а поскольку ты писала сценарий, то должна знать его почти наизусть.

Он забронировал на выходные это удивительное убежище, чтобы поработать?

– Твое трудолюбие может свести с ума любого. – Она покачала головой. – Для нормального человека…

– Наконец-то ты открыла мою страшную тайну: я инопланетянин и просто притворяюсь человеком.

Хотя он шутил, в его словах была доля правды. Он чувствовал себя не от мира сего. Многие актеры воспринимали себя как изгоев, и Рейни не была исключением. Она понимала, что причина лежит в ее трудном детстве. Но что вызывало подобные ощущения у Кензи, она не знала. С самого начала их отношений на эту тему было наложено табу, и она не допытывалась.

И все же ей было интересно, кто оказал на него влияние. Его произношение, утонченность и изысканность манер выдавали принадлежность к высшему английскому обществу. Однако он был напрочь лишен эгоизма, что трудно сочеталось с его феноменальной карьерой и возможным высоким происхождением. Избрав профессию, предполагавшую изрядную степень тщеславия, Кензи остался на удивление скромным. Он стал звездой, но, казалось, никогда особенно не стремился к этому.

Не было в нем и самолюбования, свойственного большинству исключительно красивых людей. Рейн тоже не отличалась этим качеством, но скорее из-за того, что в детстве пережила комплекс настоящего гадкого утенка. Тощая, с худеньким личиком и копной рыжих волос, она была, что называется, так себе. Смотрясь в зеркало, часто сетовала на несправедливость судьбы, лишившей ее яркой красоты матери. Со временем Рейн научилась подчеркивать то лучшее, что дала ей природа, приобрела определенный шарм и вела себя так, словно была красавицей. Но это совсем иное, нежели от рождения обладать сногсшибательной внешностью.

Она сделала вывод, что и у Кензи было трудное детство. Кто знает, может быть, из-за пьянства и конфликтов родителей? Не страдал ли он, как и она, от комплексов? Вполне возможно, он был неповоротливым увальнем, тогда и отсутствие тщеславия, и постоянные занятия спортом вполне объяснимы. Посещение тренажерного зала было обязательным пунктом всех его контрактов в кино.