Читаем Что посмеешь, то и пожнёшь полностью

Что посмеешь, то и пожнёшь

Потчевал и смущённо пояснял, что такие, квадратные, арбузы при перевозке не бьются. Их и проще нарезать. А ещё проще выхаживать. В простор плексигласа или плотной полиэтиленовой плёнки впихни завязь и получай через месячишко полосатую арбузину угодной формы. То же и с огуречными гранатами. Пупырышек воткни бутылке в горло. Бутылка зальётся огуречиной. Вид у огурца, конечно, бутылки. Посудинку эту аккуратно кокни. Вот тебе и огуречная граната!

Всем взял арбуз, всем понравился. И «красный, как кровь, и крутой, как пуля, и сладкий, как мёд»!

– Ну что же, Глебушка, спасибочки за царское угощенье. Пора к делу подступаться.

Что здесь началось!

Обгоняя друг дружку, в радостной суматохе заметались люди от арбуза к арбузу. Каждый на свой лад выискивал спелый.

Один, чудаковатый дядько в галстуке, растопырился над арбузом, как петух. И, прерывисто дыша, мурлыча: «Для матушки княгини угодны дыни, а для батюшкина пуза надо арбуза!» – в лихорадке стучал по корке острым когтистым ногтем и скоро проломил арбузу бок.

Перебежал дальше. Потом ещё дальше.

Второй искал непременно с сухим хвостиком.

Накидал добрую чёрную кучу арбузов, но сухого хвостика с тем звуком, какой при переломе издаёт палая сушинка, так и не доискался.

Третий вместе с обрывком плети вскинул арбуз, со всей слоновой силой жал, приставивши к уху. Не пищит-трещит – не мой. Не беру!

– Пожалуйста, осторожней, – простонал маленький Глебка и горестно заплакал, закрыв лицо руками.

И тут случилось невиданное.

Люди наклонялись над арбузами – арбузы убегали из-под рук.

Человек гнался за арбузом и не мог догнать.

Наконец все арбузы, сорванные и на плетях, разбежались кто куда, пропали вовсе, растворились в воздухе.

Облако плотно накрыло луну. Стало темно и жутко.

– Вот так конфуз – съел арбуз! – пробормотал Галстук, в панике пятясь с пустой сумкой прочь.

Страхом выдуло с огорода и всех остальных налётчиков.

И когда на огороде остался один Глебка, облако упало с луны. Свет разлился кругом.

Вернулись все арбузы, стали уговаривать Глебку перестать плакать. Они уговаривали и корили.

– Зачем привёл этих бармалюков? – сердито просопел толстый, как ящик, арбуз.

На огороде жирели и обычные, круглые, арбузы:

– Эти бармалеи ещё и лентяки. Ленятся разводить нас у себя на огородах… Сколько сегодня от них беды. Кому бок пробили, кого с плетью, даже с корнем выдрали из земли. Кого вовсе раздавили!

– Глебка, – пропищал маленький арбузик в два кулака, – ну разве ты не хочешь, чтоб мы жили только с тобой? В золе, в зерне, в сетках на весу мы б жили до самого до Нового года. Не отдавай нас больше чужим!

Глебка рассвобождённо просиял и пообещал.

Восторженные арбузы кинулись качать Глебку.

А потом, взявшись за руки-плети, повели вокруг него хоровод…

Долго кипело веселье.

Устав, арбузы разбрелись по своим местам отдыхать.

Каждый лёг на своё прежнее место, прирос к своей плети, будто его и не срывали. Никто не охал от болей, будто ему и не протыкали пальцами бока: раны затянулись. И раздавленные арбузы снова слило в целые. Всё было как прежде.

Белым арбузом висела в ясном небе луна.

Во втором классе вытвердилась в Глебе воля: буду агрономом. Выведу новый сорт помидоров. Покрупней головы!

Да как это сделаешь скоро?

Не знал ещё Глеб, зачем мама обламывает на помидорах пасынки. Он и спроси, зачем она это делает.

– А шоб помидоры гарни рослы, агрономик ты наш…

Выспели помидоры и впрямь хорошие. Один в один. Такого сильного урожая Глеб ещё не видывал.

Эге, смекнул Глеб, обдёргали лишь пасынки, а вон какие здоровые. А что если…

На новое лето обламывал Глеб с последнего куста пасынки, всю завязь, цветы, листья, когда на огороде появилась мать. Увидела Глебово старанье, побелела вся.

– Без помидоринки оставил и не охнул… Ты шо учубучил, пылат?!

Пылат, то есть пират, было самое ругательское у мамы слово.

Ну, тоскливо подумалось Глебу, раз дошло до пылата, наверняка на голых, как палец, стеблях ничего не вызреет кроме встрёпки.

На бегу подхватила мама с земли пук уже привялых помидорных цветов на ветоньках и ну ими учить Глеба по ушам, по ушам.

Глеб смотрел на мать немигающе, упрямо стискивая зубы. Не-ет, он не побежит, он не захнычет, он не извинится, он не запросит пощады, хоть прибей на месте!

Остановившимися виноватыми глазами смотрел Глеб на мать и вдруг заметил, что у матери – лицо Марусинки.

Глеба так и осыпало морозом.

Дрогнул Глеб и проснулся.

Несколько мгновений Глеб ещё лежал, потерянно соображая, к чему бы могло такое насниться.

Плохих снов он суеверно боялся.

«Марусинка… Цветами… К чему?»

Тупая тревога разлилась, угнездилась в нём.

Ему было уже не до сна.

Он покосился за котёл.

На лавке в углу старик Галдабин пил чай.

У этого кочегарщика была странная привычка. Будь то первая ли, вторая или третья смена, он начинал свою смену непременно с чая.

«Галдабин должен сегодня в третью… Уже третья заступила?»