Что посмеешь, то и пожнёшь

– А хотя б, душа твоя коряга!.. Да если я с гранёного стаканидзе съехал, переломился на эту тару, – намахнул раскрытую совковую ладонь на пустую рюмку, – разве это в разрезе человечества не прогресс?

– Великий!.. Только прогрессивки за него не жди. Ты и напёрстками цистерну в себя перекидаешь за присест!

– За такие блудливые речи я штрафую! Ну-к, садись!.. – энергично подволок к себе ногой пустой мамин стул. – Да оприходуй штрафную!

Митрофан поднёс ей мамину рюмку.

Налил и себе.

Они чокнулись.

– Хоть ты и пьёшь штрафняка, но я не могу одну тебя оставить в такой беде. Знаю, ты без моего тоста не выпьешь… Слушай… Как-то собрались звери на вечеринку и гадают, что такое жена. Слон пробасил: «Жена – это ГСК». Все остальные задумались, что ж такое ГСК. Как расшифровать? Заяц говорит: «Это гроза семейного кооператива». Осёл: «Это грозный семейный казначей». Соловей: «Это голубая светозарная камелия». «Медведь: «Это главная семейная кариатида». Сибарит Лев: «Гимн семейному комфорту». Паук: «Горький свой крест». Бобёр: «Это глазастый семейный конвоир». Но тут я решил подключиться. Я пью за главнокомандующего семейной каравеллы!

Не чинясь, Лиза приняла, взяла глоток, второй и, не поморщившись, выпили быстрей Митрофана.

– Ну вот, – сказал он, снова наливая в рюмки. – Зачин сделан. Теперь пьют все! Культурно. Под мой тост. Под-дыма-а-ем… Стучим… тар-рой по тар-ре… – пошёл он своей рюмкой остукивать встречно протянутые ему рюмки. – Что такое жена при наличии троих детей? Наседка, которая вечно копошится по хозяйству, слегка кудахчет. А я при этом чувствую себя гордо, петухом. Очень уютно. В доме всё в порядке. Всё идёт своим чередом. Курятник полон. Все сыты, все довольны. А я гребень распускаю, грудь выпячиваю, крыло веером и вокруг своей наседки таким молодцом. За мою княгинюшку и моих цыплят! Ну! Вздрогнем, а то продрогнем!

Митрофан скобкой уронил руку Лизе на оплывшее плечо, просторное, как подушка, другой рукой осторожно, крадучись обнял сонно вжавшихся друг в дружку дочек, нагнал в грудь воздуха и, не давая голосине полную волю, грянул:

– С-с-сун-ду-ук с-с-сле-ева-а… –

повёл ласковым взором по спящим дочкам…

– с-с-с-сун-ду-ук э-эс-с-с-спра-ава-а… –

перевёл выпуганные глаза на Лизу.

Легонько подтолкнул к себе и Лизу, и девчонок.

– Во-от и вся-а моя-а д-д-держа-ава-а,
С-с-сун-дуки-и, э-эх да с-с-сун-дучки-и-и-и!..

Он не знал больше слов.

А потому снова завёл про сундук слева, про сундук справа, потом ещё, потом ещё…

И Лиза, и Глеб, и я с мрачным ожесточением ждали, когда ж он кончит сундучные свои страдания, но он, разогреваясь, всё основательней, бесшабашней входил во вкус и, закрыв глаза, сыто, монотонно гудел, будто его заело на злосчастных сундуках, и дальше этих сундуков слева и справа дело никак не вязалось.

– Русская душа требует выхода, якорь тебя! – с лёгким сердцем пояснил Митрофан и тут же куражливо, с вызовом хватил сразу, без разбега, высокую весёлую ноту:

– Зять на тёще капусту возил!..

Не без удовольствия Лиза тукнула его ватным кулачком в бок. Помогло. Пение упало.

– Мить! Ну, ты иль совсем сошёл с орбиты? Гудишь, гудишь, как малое дитё… Передохни́. Мы твои песни слушали? Теперь ты послушай наши. Сверни-ка ушко крендельком…

Лиза удивилась, что муж покорно замолчал и напряжённо стал её слушать.

С просительно-вкрадчивой улыбкой она продолжала:

– Поступил звоночек из области… Нинка хвалилась, что к ним в универмаг завезли дублёнки с клавишными пуговицами. Притаила мне одну. На неделе надо ехать выкупа́ть…

– Привалило счастья, хоть в колокола з-звон-ни!.. А чего нам!? Нам это нич-чего не стоит. И поедем! – торжественно объявил Митрофан. – И не выкупим! На что тебе вторая? А можь, ты заместителька решила приодеть? А?

Митрофан сел так, что, оттолкнувшись от стола, упёрся спинкой своего стула, задравшего над полом передние ножки, в спинку стула Лизы.

Приставил руку к уху, дурашливо канючит:

– Шепни по секрету… Шепни…

Она дважды шлёпнула его ладошкой по плечу:

– Не вяжись!

– Предупреждение шлю… Барабан, в который часто бьют, скоро треснет…

– Ты что-то выдавил, тюбик?

– Так шепни…

– Да ну не вяжись же ты!

Прихватив под собой стул, Лиза отдернулась, отсела на шаг, и Митрофан, вельможно качнув нетвёрдой рукой в атмосфере, опрокинулся, словно чувал с песком, на пол.

Повскакивали с шума девчонки, насыпались подымать отца. Да куда!

Сам же Митрофан встать не мог.

Его только на то и хватило, что сел на полу.

Опустилась на корточки Лютик, выискала у отца под унылым клочком рыжих волос на затылке ссадину, боязно пронесла пальчик над ссадиной, подула: папе больно.

Расчувствовался Митрофан, обнял дочек.

– Спасибушко… Желаннушки мои… Спасибушко… А вот повыпихну вас в жёны… Кто тогда защитит от этой партизанюхи? – указал на Лизу, чуже, с какой-то мстительной тоской уставившуюся в тёмное, не задёрнутое занавеской окно. – Кто защитит?