Что посмеешь, то и пожнёшь

Говорю, не ндравится мне родинка тут. Говорю, давай пересадим на левую щёку или, лучше того, на палец вместо перстенёчка. А моя ягодка-ягодиночка и вертани пальцем у виска.

Видал, что кроется за безобидной родинкой? Да у неё, оказывается, все из дому разбежались кто куда. Не обрати я внимания на родинку – жанился ба! Во влип ба!

Честно говоря, а набрыдло одному.

Если б ты знал, как влипнуть хочется. Да разборчивость проклятая не даёт!

Не-е… Самим нам не жениться.

Надо махать не глядючи. Надёжней! Надо просто дать знакомому спецзаказуху. Посмотри, чтоб у голубанюшки имелось в наличии по инвентарной описи:

1. Голова. Хоть одна. Как минимум.

2. Два уха. Чтоб по килограмму золотых звякалок пело-играло в мочках. А на что пустые? Природа пустоты не терпит.

Я тоже.

3. Лицо. Одно. Опять же маленькое (моды + цены на пудру и прочую косметику). Можно как у гражданки Джоконды. Не завозражаю.

4. Пара глаз. Как у той же самой Моны Лизочки.[186]Или как у пролетарочки «Неизвестной» известного товарища Крамского. К слову, она жила в Третьяковке, и её счастье, что не возгорелась желанием прогуляться по Невскому в восемнадцатом. Тогда одичалые от всевластья блин-бруевичи[187]расстреливали всех, кто осмеливался появиться на петроградских улицах одетым не как пролетарий. Так большевики боролись за чистоту своих рядов.

5. Лоб. Один. Сократовский.

6. Грудь. Можно как у брюлловской итальянки с виноградом в полдень.

7. Руки. Не менее шести. Как у танцующей Шивы. Будет больше – лично я за! Вот если б с сотней рук откопал… Пахала бы сразу кучу дел!

8. Ноги. Пара. Одинаковой длины и ни сантима из пластмассы.

9. Росточку миниатюрка. Чтоб мало переводила материи на платья. Чтоб мало брала места на кухне, на диванелли и в общественном транспорте.

Ох, Глебуня, попробуй отхвати без изъянца, без царапинки!.. Без сучка, без задрочинки!

Давнишнее письмо это, слетевшее с пера когда ещё, в холостую пору, письмо дурашливое, беспардонное – Боже, да сколько у нас copy не только в карманах, но и в душах, в головах! – я со стыда за себя того, вчерашнего, пыхнул было уже порвать, уже сложил вдвое, уже надломил, надломил с хрустом, как вдруг откуда-то сверху, сзади посыпались на меня ядовитые смешки.

Обернулся – навис надо мною скалушкой Глеб.

Я и не заметил, как он подкрался со спины.

– Ну что, – потыкал он подбородком в письмо. – У тебя жёнушка, какую хотел? Или?..

Что я ему мог ответить? Что обошлось без или?

Да, обошлось…

– Мне ни в чём не везло, только с женой и посчастливилось. Все мои беды перегорели в эту единственную радость.

– И не потому ли ты не боишься оставлять одну? А в Москве, между прочим, из мужиков ты не один.

– Лукавый, Глебка, ты человече. Луканька.

– А чего лукавить? Доведись мне, я б не оставил. Сказал, у меня, может, неверная молодая жена, и не поехал бы ни в одну командировку. Вот ты всё кудахтал про семейное счастье. А где оно? Холостому везде плохо. А женатому только дома. Так стоит ли жениться, чтоб от дома приходить в себя на стороне? Ты, наверное, как выскочил за светофор, так уже и холостой? Так уже и рыщешь, с какой бы скадриться?

– А зачем? – Из потайного кармана пиджака я достал кожаный крокодилий кошелёк, из кошелька – карточку. Подал Глебу. – Вот моя Валентинка. Всегда со мной. Один я не езжу.