Что посмеешь, то и пожнёшь

– Знаешь, – продолжал Глеб, – как-то открылось, что у нашего Начальника меньше всех по району разводов. Где-то возле ноля дело крутится. И неженатых сорокалетних бабаёв нет!

– Может, он сват хороший? Какими-нибудь травками присушивает молодых друг к дружке?

– Не знаю, как насчёт травок, но в колхозе в своём «Красное дышло», – я на свой манер зову его «Родину» – он души не чает. У него душа колхозом растолочена. Колхозника своего он жалеет-ценит так, что за эту жалость ему спокойно можно вешать вторую звезду Героя, можно и – уникум наш братец! – упрятать в клеточку. На выбор. Это кто как посмотрит.

– Антире-есно гутаришь, дядя… Дай расшифровочку… Что это за жалость такая странная?

– Жалость у него с кулаками… Объезжает он на «Ниве» свои поля…И вдруг видит: в колхозную кукурузку залез его же колхозанчик… Этот мичуринец[192] внагляк ломает кочанчики и в мешок. Ломает и в мешок. Митя выскочит из машины и – заниматься мозгоклюйством некогда! – и ну ломать бока труженичку. Не тронь колхозное! И так наломает, что тот полный месяц нянчит свои охи. Но ни за что никому не сознается, кто это его так отделал. И в душе доволен. Могло ведь быть хуже. Мог бы сдать в хитрый дом,[193] а за митлюками тюряга не заржавеет. А Митюшка, святая душа, по-отецки отхлопал и мягко сказал: «Пойдёшь жаловаться – в рейхстаг[194] загоню». И дальше делу ходу не даёт. Смазал мозги[195] и все отдыхают! Как русская баба говорит про своего муженька? «Бьёт, значит любит». Человеку дешевле потаскать синяки, чем добыть срок за расхищение соцсобственности. Вот так наш Начальничек страшно жалеет-любит своего колхозничка… этого чёрного коммунара… И смотреть на эту любовь можно разно…

Чтоб было всё ясней, я отбегу чуток в прошлое.

Не в давних годах стоял над землёй стон. В самом распале была чумная мода. Рушили хуторки. Мол, в хуторочке ни школу, ни дворец культуры, ни комплекс не посадишь, на улицы асфальт не надёрнешь… Рушили хуторки, свозили, сдвигали всех на жильё на центральные усадьбы.

А Митрофан не дал страшной беде воли.

Несколько лет назад, когда его, механика маслозавода, райком перекинул в председатели, он в первую же свою председательскую весну схватил ту моду за жаберки.

Строиться степняку особенно не из чего. Поблизости хорошего прутика выдрать парня не найдешь. Как зима, ехали мужики помогать северянам-архангельцам лес валить. Какой-то процент шёл в его «Родину». Два-три дома в год выводили.

Плюнул Митрофан на таковское заведение, толкнулся собственной персоной к архангелам и хлоп карты на стол. Вы нам лесу досхочу, а мы ваших детишек со всего леспромхоза, всех детишек школьных лет на полное лето принимаем к себе в колхоз, будем и тёплым нашим воронежским солнышком прогревать, и медком гречишным отхаживать. Три месяца рая гарантирую!

И в каждый июнь стал открываться в колхозе у пруда подпольный, тайный «Артек».

Тут комитету глубокого бурения работы никакой. И так видно – тёмненькое дельцо этот «Артек».

Зато в «Родине» не осталось ни одного хозяина, чтоб не поставил себе новую домовуху. Всяк строил где и как хотелось, строил на свой вкус, на свой цвет. В новых сосновых пятистенках вода, газ. Тротуарчики, улочки в асфальт вырядились.

То, бывало, молодежь летела в город. А зачем чужой топтать-то асфальт? Свой не лучше ль завести?

И завели…

В других деревнях плач: некому сено косить, некому картошку-свёклу копать, а у Митрофана сверх всякой меры народу. В трактористы, в доярки-операторы по конкурсу берут! Своя молодежь никуда, а тут ещё, прочитав про колхоз в «Комсомолке», потянулся городской люд. Один электрик даже из Магнитогорска прибился…

3

Глеб перешёл к печке, растопырил руки над калеными кружкáми.

– Чух-чух… С твоим появлением в нашем бомж-отеле больше не гуливать госпоже Гренландии. – Он опустился на мамину койку у печки, пододвинул мне стул, жестом сказал сесть. – Вернёмся к молодым. Молодые что? Витают в облаках, регистрируют брак и того выше. На небесах. А жить-то спускаются всё равно на грешную землю. Медовый месячишко ещё не сломался, а люди уже оглядываются да задумываются. Но только не у Начальника. У Начальника молодая семья, если есть в том нужда, получает отдельный дом, лучшую корову из колхозного стада, поросёнка, птицу. Живите, богатейте! С «Родиной» расплатитесь, когда сможете. Видал, какая забота о молодых! Достаток крепит семью. Начальник это хорошо знает и старается, никто от него никуда не уедет никогда, постесняется из-за пустяка развестись. Подать себя Начальничек мо-ожет… Борец за счастье народное!.. Расшибётся в блин, а сделает добро чужому человеку. Он на своего колхозанчика не даст ветру подуть, зато родному брату – да что брату! – родной матери…

– Ну-ну! Пой, соловушка, пой, что я там перенедодал родному братцу, родной матери?

Вот так под раз!

Оказывается, припав к косяку, Митрофан слышал наш разговор. Как он мог войти, что мы и не заметили?

– Ну что же ты, Глебарий-кулумбарий, замолчал? – спросил Митрофан.