Что с нами происходит?: Записки современников

Дорогой мой — получил твое письмо, где ты мне пишешь свое решение идти в армию, о чем ты говорил мне и раньше. Мне хочется написать тебе несколько слов по этому поводу, хотя, мне кажется, ты знаешь мое мнение. Если бы я стал рассуждать об этом решении, то оно мне представилось бы таким, которое не следует делать, так как по условиям жизни, от тебя независящим, твой образ деятельности[58] не требует от тебя такого шага: более того, в виду важности их функций для государства, профессора и определенные группы учителей и ученых идут на военную службу лишь в последней крайности. Я лично считаю это государственное решение справедливым и разумным. Едва ли в какой стране так сейчас чувствуется недостаток учителей и ученых, как у нас в России, в переживаемый момент. Из армии посылают назад учителей — и это правильно. Что же говорить о профессорах и ученых? Помимо своей основной работы, которая должна быть теперь чрезвычайно усилена вглубь и вширь, они должны самым энергичным образом участвовать и в организации тыла. И я не знаю, что сейчас важнее: тыл или фронт.

Таким образом для меня ясно, что логически и с государственной точки зрения я не могу признать это решение нужным и правильным, ибо полагаю, что ты делаешь все, что можно от тебя требовать в работе в тылу и в укреплении этим фронта.

Но я признаю, что нельзя жизнь регулировать только логикой и разумом. Для отдельного человека эти решения могут привести и к неправильным выводам. И я думаю, то чувство, которое должно быть у тебя: ты настаиваешь на том, чтобы люди твоего возраста и твоих сил шли на фронт, на личную опасность — сам не иди туда, так как тебя избавляет от этого государство. Несомненно, это чувство не может не иметь значения для личного решения. И я понимаю, что ты можешь из-за него и чтобы подать пример не расхождения слов и дел, пойти. Я понимаю и могу считать такой шаг правильным.<…> Жизнь часто ставит такие коллизии общей и личной правды, и неправильно их решать только с точки зрения личной.

Вот мой дорогой, горячо любимый. Как мне ни печально твое решение — я не могу по совести возражать ему, и хотя не считаю его нужным, не могу тебя останавливать. Может быть, придется близким тебе среди страшного пережить еще более страшное. Но его переживают кругом тысячи.

Но одно мне не понятно. Отчего надо идти в солдаты, когда сейчас особенно нужны офицеры. Никто не станет об этом спорить и так же ясно, что офицером далеко не так легко быть, как солдатом. Зачем делать такой шаг, делать меньше, а не больше? Мне кажется, было бы правильнее при твоем решении поступить в офицерскую школу, а не идти прямо в строй.

Пишу эти строки не для того, чтобы тебя в чем-нибудь убедить и что-нибудь менять в твоем решении. Я считаю, что решение человек должен принять сам. Так я провел всю свою жизнь и никогда не любил советоваться. Но мне хочется, чтобы ты, выбирая свой путь, знал мое мнение. Крепко тебя обнимаю, мой любимый.

Любящий тебя отец.[59]

Непременному секретарю Академии наук академику С. Ф. Ольденбургу[60]

22 августа 1924 г. Париж (Публикуется впервые)

Дорогой Сергей, сегодня я посылаю заказным письмом на имя президента свое заявление в Академию, в котором заявляю, что я не возвращаюсь к 1-му сентября и объясняю, почему я считаю себя вправе это сделать.

Мне хочется тебе высказать более определенно — в чем идея этого. Я не хочу это обнародовать публично. Очень возможно, что я имею дело с новыми химическими элементами, к тому же с очень странными свойствами, расширяющими даже, может быть, таблицу Менделеева. Это одна гипотеза, мною и моей помощницей проверяемая. Другая гипотеза — нахождение изотопов урана — может быть, еще более интересное явление с научной точки зрения. Наконец, третья — мне интересная, но тоже важная — образование урановых — неизвестных почти комплексов.

Для меня очень важно, что я теперь нахожу некоторые из этих явлений не только в минералах Конго, где я их нашел, но и для некоторых урановых тел Португалии и Корнваллиса. Одно из явлений, мною наблюдаемых, описано и объяснено — но мне удалось неопровержимо доказать, что объяснение <…> неверно.

Я чувствую, что коснулся большого, неведомого. Я не знаю, хватит ли моих сил и способностей в нем разобраться, и сколько потребует времени эта работа. Но я чувствую, что я ни с чем не считаясь пойду по этому пути, и ты должен понять, что при этих условиях я не могу подчиниться прошению Академии и приехать тот же час в Петербург.<…>

Мое заявление Академии я хочу, чтобы было доведено в конференции. В благоприятном случае первые результаты моей работы будут к декабрю. Всего лучшего. Наташа и я шлем горячий привет.

Твой Владимир.

Письмо в Российскую Академию наук

22 августа 1924 г.