Что сделает безумный скульптор из неживого камня?

— Она оставила академию в позапрошлом году после первого летнего дня, — Андрей размышлял вслух, ни к кому особенно не обращаясь, — просто отчислилась и уехала, не предупредив. Почему? Куда? Ни слова. Мне кажется, я видел её на Мшистой улице. Это было… Это было тоже летом, значит, через месяц или полтора, не больше. С ней были двое, женщина и мужчина. Только я их плохо помню. Она не откликнулась, а я не догнал. Если это, конечно, была она.

«А потом мне полюбилось бродить по заброшкам и кладбищам».

Матвей достал из черепной коробки мозг, выглядевший так, будто часть его перевернули, поставили в вертикаль и закрутили колесом. Пока Саша скучным голосом зачитывал всё более сухие заметки Мирны Тольной, сквозь которые ненароком пробивались фразы, выдававшие ужас, Андрей под литанию «воспалений лёгких», «деформаций суставов», «обызвествления хрящевой ткани», «множественных опухолей», «преходящих судорог», «внезапных отёков лёгких» с «неясным воспалением печени» и «распространённой тотальной деструкцией» разглядывал то, что когда-то, как утверждал этот псих Матвей, было Светланой Везориной. Сашка тем временем дошёл в своём чтении до прошлого месяца. Андрей прислушался внимательней.

— «36-го числа месяца снега. Вынуждена написать о новых симптомах, которые не упоминала ранее. Причина, по которой я не писала о них, заключается в том, что, как ни странно это прозвучит, никто из нас до настоящего времени не верил собственным глазам. Лишь после недавнего обсуждения я могу с уверенностью утверждать — внешний облик больной претерпевает выраженные изменения. Имеют место увеличение роста, в настоящее время 1 нильфен 2 бремолы9, при прибытии в нашу клинику — 1 нильфен ½ бремолы, при произвольных колебаниях веса от 6 до 10 сетун10, удлинение конечностей, в том числе пальцевых фаланг, лицевые деформации, вероятно, связанные с удлинением носовых хрящей, углублением глазничных впадин, изменением формы надбровных дуг и скуловых костей. Необычным является ступенчатый, а не постепенный характер нарастания деформаций, как того можно было бы ожидать. Более того, стремительные темпы развития данных изменений, не доходящих до степени уродства, однако несомненно к нему ведущих, нехарактерны ни для одного известного заболевания».

Вот почему Андрей её не узнал. Полная перемена всего — и строения, и внешнего облика. В голове зациклилась дурацкая песня про шатёр, вертелись привычно недоделанные мысли: «всё разрушается, полное жизни умрёт, красота обратится уродством». Его посетило непонятное сомнение. Что-то стало подтачивать его изнутри, а дальше и вовсе началось странное. Какое-то мгновение он смотрел на всё другими глазами, видевшими неимоверно много, быстро и одновременно, и от этого у Стрелы закружилась голова. Нахлынуло странное безразличие, — не то обычное для него безразличие, которое, как он теперь понимал, было чистым позёрством, а другое, абсолютное безразличие к миру, людям и себе самому. Он отчаянно захотел, чтобы это прекратилось.

В этот же момент в прозекторскую ворвался какой-то старый пень — Андрей с Сашей его раньше не видели, а вот по лицу Матвея пробежало нечто вроде узнавания. Из-под застёгнутого пальто у мужчины выглядывал воротник пижамы. Вслед за дедом плёлся Птаха — рыжеволосый курчавый парень, весь растрёпанный, наспех одетый в мятое. Он виновато уставился в пол, и глаза у него еле разлеплялись. Оба выглядели так, будто их только что выдернули из постели. Последовала неимоверно бездарная сцена, не вызвавшая у троих приятелей ничего, кроме истерического смеха. Дед, — по видимому, кто-то из мелицинской академии, к которой относилась Глешинова больница — размахивал руками и что-то орал, и не было той ноты, которую он не смог тогда взять. Общий смысл ора сводился к тому, что он глубоко возмущён, а потому собирался позаботиться об отчислении Тёмного, — решение показалось Андрею очень и очень мудрым, и вообще, давно пора было это сделать, — а Андрея с Сашей старик намеревался сейчас же выгнать прочь, если, конечно, у них не появилось желание пообщаться с полицией. Оба равнодушно ухмыльнулись. Они вышли в дождь под несмолкающие проклятия и бесплодные попытки пристыдить, и направились по домам. Матвей задавался вопросом, кто ещё мог обо всём узнать, Сашка вяло ругался на старика, а Андрею, по правде сказать, было абсолютно всё равно.