Засыпал он с трудом. В голову настойчиво лезло лицо Светланы, искажённое до неузнаваемости. Он пытался успокоить себя, убеждал, что сегодня всего лишь в очередной раз получил ещё одно, может, чересчур реальное подтверждение тому, что всё в мире болезненно, уродливо и мертво. Ему хотелось укрыться под одеялом своего обычного хода мыслей. Ночью началась дикая вереница вложенных друг в друга кошмаров, в каждом из которых он был уверен, что не спит. Ему казалось, что дверь в комнату открыта, а рядом с постелью стоит Светлана в своём новом облике. Он хотел прогнать её, но, как часто бывает, не мог ни говорить, ни двигаться. Постепенно образ Светы становился всё более размытым, пока в каком-то по счёту сне не превратился в постепенно наползающее тёмное пятно. Наконец за окном начало пробиваться утро, и он решил, что всё, наконец, позади, перевернулся на другой бок и снова заснул. На этот раз страха не было. Было множество образов, сменявших друг друга с поразительной скоростью, и все их он забыл, кроме одного, — он помнил, как что-то схватило его и понесло всё выше и выше, так, что от высоты занимался дух, а потом — падение. Последним, что он увидел перед тем, как открыть глаза, было совершенно непроглядное серое пространство, вихрь и сияющая белая точка, за которой, как за кометой, тянулся светящийся хвост. Белая точка подпрыгнула вверх и затем, будто с балкона, полетела внутрь серого пространства и скрылась из виду. По какой-то причине этот огонёк казался ему ужасно притягательным. Андрей проснулся с ноющей тяжестью в груди, и его захлестнула печаль от мысли, что он что-то упускает.
Как ни странно, после этих событий Андрею стало намного легче. Непонятная болезнь ума с каждым днем отступала всё дальше и дальше, сменяясь обыкновенной грустью от потери. Он действительно ощущал себя как выздоравливающий после длительного помешательства. Первым делом он убрал с глаз долой часть книг и снял со стен некоторые картины — не все, лишь те, в которых не было ничего стоящего, помимо эстетики уродства. К нему возвращались прежние его вкусы вместе с отвращением к подобным темам. Он снял со стену репродукцию Вьёлевского «Притона», собираясь выбросить его с глаз подальше, но вдруг пригляделся повнимательнее и передумал. Лицо мужчины у окна перестало казаться ему глупым, поза же говорила не об излишке выпитого, а о прямо противоположном. Посетитель пребывал в состоянии собранного выжидания, и в уголках его раскрытого рта Стрела отчётливо читал смесь изумления и тревоги.
Сам он позже решил, что именно встреча с по-настоящему необъяснимым вывела его из болота, в которое он был затянут целый год. На Сашу его перемены никакого впечатления не произвели — тот всегда оставался монотонно мрачен и циничен сверх всякой меры, — но таинственная история Светланы и его заинтересовала. Видит Свиатл, каждый из них по своим причинам приложил все усилия, чтобы выяснить, что же всё-таки произошло. Они терроризировали Матвея расспросами о персонале больницы. Под конец Андрей мог с закрытыми глазами составить список сотрудников, сменявших друг друга в течение последнего года. От Матвея же он узнал, что работников больницы несколькими днями позже допрашивали полицейские.
Вместе с Сашей и по отдельности они разговаривали со студентами-художниками, особенно с одногодками, и всегда старались ненавязчиво перевести разговор в нужную им плоскость, но то было бесполезно — где Светлана пропадала и что в итоге с ней произошло, никто не знал.
Самым рискованным из того, что они тогда проделали, было достать полицейские медали — то ли настоящие, то ли поддельные, — и явиться в Глешинову больницу с «повторным» допросом. Они и сами не знали, где Матвей добыл эти тяжёлые серые броши, они выглядели совсем как настоящие. Немного побродив по корпусу, где лечилась Светлана, они выбрали в жертвы молодую сестру по имени Мария. Изо всех лиц, встреченных в отделении, её казалось наиболее доверчивым, тем более рядом с сестрой в тот момент не было никого — чем меньше свидетелей у их разговора, тем лучше. У неё не возникло ни малейшего сомнения в том, что они следователи или кто-либо ещё из полиции — медали убедили ее полностью.
Они беседовали в отдельном кабинете. Мария нервничала, часто опускала глаза, теребила светлые пряди и вздыхала. Андрей начал расспрос успокаивающей фразой, чтобы заверить сестру в том, что разговор совершенно безопасен. Его слова подействовали, она заговорила тихо и неуверенно:
— Я не боюсь, дело не в этом. Меня тогда, в первый раз не допрашивали. Скрывать мне нечего. Просто…, — Мария вытерла пот с лица, — просто от самой этой истории тревожно.
После пары вопросов она собралась с мыслями и рассказала то, что знала: