Что сказал Бенедикто. Часть 3-4

– Он об этом и знать не обязан, но ты должен знать, что ты за все здесь отвечаешь.

– Хорошо, отец.

– Я свяжу его немного преподаванием в Школе музыки, он тоже вернется к своему вопросу, будет читать Историю музыки и писать Путь Музыки, который и он забрасывает время от времени. Всем есть чем заняться.

– Я понял, отец.

– Сядь и еще раз просмотри свои картинки, до последнего атома в себе – все прочувствуй и пойми, и ты сумеешь что-то сделать.

– Отец, может, потом хотя бы женщинам уехать?

– Они нас не оставят, Вебер, в такой ситуации глупо расщеплять себя. Они останутся без защиты, потеряют опору, которую мы им собой обещали. И для нас это полезно, чтобы мы стояли на смерть. Какое-то время ты так будешь любить свою семью, Рудольф, так тоже нужно уметь ее любить.

– Отец, я не думал, что счастье настолько лишает сил.

– Не сил, а памяти о том, что все может быть и не так. Если ты разомлел, отпустил канат, если ты в сладкой неге разжал руки, ты все отпустил. Ты держишь лавину, а ты позабыл о ней, ты готов улечься на сверкающей траве твоего счастья, предаться любви, но отпущенной лавиной тебя и раздавит, и не только тебя.

– Я понимаю, отец.

– Я рад бы видеть на ваших лицах только блаженство, но придется научиться его находить в стиснутых от боли зубах. Оно и там есть, поверь мне, и оно еще выше, еще сильнее, если ты устоишь и сохранишь то, что тебе дано.

– Да, отец.

– Я рад, Рудольф, что ты меня, в самом деле, понял. Постарайся, как Кох, больше молчать, не идти у эмоций на поводу, не делать глупостей, помни об ответственности. Твоя жизнь тебе не принадлежит, думай о тех, кто внизу, в долине, над которой ты держишь защиту.

Вебер молча кивнул, поднялся и сел назад – Аланд рукой вернул его в кресло.

– Посиди один, почувствуй в себе глубокий покой – как стержень. Научись видеть все, даже свои эмоции, со стороны, как другой человек. Опираться в себе можно только на этот отстраненный покой. Если он станет твоим дном, тебя ничто не собьет с пути, ты всегда сможешь в него уйти, привести себя в порядок и возвратиться к действию.

– Я и чувствую только покой, словно он меня заполнил изнутри…

– Запомни это состояние и почаще в него возвращайся, у тебя нет другой точки опоры. Тонущий не хватается за воду, он тянется к берегу, к ветке, что крепится на берегу. А тебе нужна внутренняя неподвижность, чтобы за нее удержаться. Ищи ее Вебер, без нее не удержишься.

Через несколько дней Аланд показал Веберу весь перечень концертов с примерной программой каждого выступления. Три-четыре концерта в месяц, разные города, но времени для внутренних упражнений оставалось много. Аланд пригласил Гейнца и предложил Гейнцу ознакомиться с его графиком выступлений – примерно в том же режиме. Гейнц удивленно пожал плечами.

– Еще два-три концерта в неделю – я бы понял… – сказал Гейнц

– Гейнц, я не хочу, чтобы ты занимался голым переигрыванием музыкальных текстов, еще раз обращаю твоё внимание на то, что медитация – главная дисциплина в Корпусе, концерт – это надводная часть айсберга, главное, чтобы тебя не переворачивало вверх ногами.

– Музыка и есть моя медитация.

– Отчасти так, потому я и оставил тебя играть, а не забираю с собой, как Карла.

– Ладно, если будет еще преподавание… Мне кажется, вы недооцениваете меня. Ленц хотел к вам заехать…

– Знаю, он звонил.

– Те концерты, что предлагает он, у вас не обозначены.

– Значит, их быть не должно.

– Он предлагает Париж, Вену, Лондон, Рим. Мне отказаться?

– Разумеется.

– Странно, господин генерал, это совсем другой размах.

– Я сказал тебе, что я об этом думаю.

Гейнц пожал плечами еще раз.

– Карлу обязательно ехать с вами? Он не хочет, мы бы с ним поиграли…

– С Карлом вы хорошо играете, но еще лучше веселитесь. Веселье пока придется приостановить.

– Я не вижу необходимости играть вполсилы, не играть с Карлом, и в том, что вы разделяете семьи. Я не понимаю сейчас того, что вы делаете, господин генерал.

– Я как раз не прошу тебя играть вполсилы и делаю все, чтобы этого не случилось. Насчет разделения семей ты тоже не прав. Есть связи куда более прочные, чем держать друг друга за руку, странно, что я должен это тебе объяснять. Где твоя любовь? Или ее не существует?

– Не надо об этом.

– Я тоже думаю, что не стоит.

Гейнц взял программы Вебера, пробежал их глазами.

– Вы уравняли меня с фенрихом? Вы забываете, что музыка – это мой вопрос, это все время в сутках на протяжении многих лет… Мне столько всего хотелось сыграть, от меня это не требует практически никакой подготовки… Это несправедливо, наконец. Я деградировал как музыкант, тогда зачем вы вообще меня выпускаете? Отправьте меня к Гаусгофферу, я пойду учить офицеров драться.

– Не беснуйся, Гейнц, у Вебера меньше времени, потому он играет больше. У тебя еще время есть, все, что захочешь, сыграть – сыграешь. От Ленца держись подальше.

– Я могу уехать к себе?

– Завтра с утра уедут женщины и Альберт, вечером уедем мы, и вы тоже покинете Корпус.

– Можно я буду присутствовать при вашем разговоре с Ленцем?

– Нет, с Вебером держитесь друг друга, а от Ленца подальше. У вас не так много концертов с ним.