– Конечно, Рудольф, ты будешь сидеть со своей женой, что ты как маленький, тебя как подменили. Ты вчера был так хорош на сцене, а вечером был уже несносен. Поедешь к Ленцу?
– Если нужно, то да.
– Рудольф, скажи мне честно, почему ты собрался сегодня вдруг в оперу? Вчера ты категорически не хотел туда идти.
– Вчера я не помню даже, что об этом вообще говорили.
– Почему ты решил пойти? Только честно, смотри мне в глаза.
– Мне приснился Фердинанд. Ни разу не снился, а тут – очень ясно. Он мне сказал – ничем сегодня не заниматься, а вечером непременно отправиться в оперу. И видишь, не зря.
– Тогда лучше не ходи, я схожу с ними, и я тебе обещаю, что потом мы заедем к тебе. Хорошо?
– Нет, я пойду.
– Рудольф, не нужно этого делать, ты знаешь Фердинанда, он втянет тебя опять в какую-нибудь историю, и ничем хорошим это не кончится.
– Когда-то ты была о Фердинанде другого мнения.
– Я и сейчас о нем очень высокого мнения, но мне не нравится твое состояние. Ты себя не контролируешь, Абель спровоцирует тебя – тебе станет легче, но какой ценой?
– Пусть так и будет. Это моя жена, я за нее отвечаю. Я понимаю, что с вашей точки зрения, ее не в чем упрекнуть, что она мне не изменяет, так и не надо до этого доводить. Я посмотрю сам, сам все увижу, и тогда будет понятно, есть о чем говорить или не о чем.
– Не о чем.
– С твоей – не о чем, а с моей – так уже караул кричи. Анна-Мария, это моя семья, я сам буду решать, что мне делать.
– Рудольф, я поеду к Ленцу, а ты сядь, приведи в порядок свои мысли… Ты знаешь, что делать.
– Нет, я поеду с тобой, завезу тебя домой, потом посижу. Перед спектаклем я заеду за тобой, раз уж за ними нельзя…
– Успокойся, у Ленца есть график твоих выступлений наверняка или дай мне свой, мы с Ленцем подумаем, что куда поставить… Рудольф, пожалуйста, послушайся меня. Не надо тебе идти в оперу, хочешь, я позвоню им и попрошу их тоже не ехать? Не надо никакой оперы, или ты иди, а мы не пойдем.
– Нет, пусть идет, как идет, я хочу для себя все решить. Они не поймут, с какой стати им отменять такое культурное событие, Анна-Мария, я обещаю тебе, что к вечеру я буду абсолютно спокоен. Я и сейчас почти успокоился, потому что самое плохое – это то, что я чувствую сейчас, и ничего не предпринимаю, что бы это остановить.
– Ты вбил себе в голову несусветную чушь, ты оскорбляешь своими мыслями свою жену. Ты упрямишься, и ты будешь долго расхлебывать то, что можешь сейчас натворить.
– Ты не понимаешь, на что посягнул этот грязный развратник…
– А полтора месяца назад ты говорил, что Клаус хороший парень, и он тебе очень нравился.
– Я не знал, что он такой негодяй.
– Видишь, ты говоришь, что хочешь разобраться, а сам уже все решил, и решил неправильно.
– Я сам во всем разберусь.
– Не во всем надо разбираться, лучше доверять полностью человеку, которого ты любишь. Ты усугубишь ситуацию сам, сделаешь хуже, ты доверял всем своим друзьям, не ревновал ко всем подряд, когда все с Аней бродили по театрам во время твоей медитации. Для нее Венцель – такой же твой друг, как Гейнц, Карл, Вильгельм…
– С чего бы это?
– Ты сам привел его, сам назвал его своим другом, он племянник Агнес, он наш, это все понимают.
– Я не понимаю. И ты, Анна-Мария, прекрасно знаешь, что Венцель – не Гейнц, не Вильгельм, это развязный консерваторский ублюдок, состоящий из похоти и богемных замашек.
– Ты слишком быстро и без оснований изменил о нем свое мнение, и сделал это именно тогда, когда Клаус отошел от своего круга и приблизился к нам.
– Если я не прав, то я это пойму, я не сумасшедший.
– Уже похож.
– Думай, как хочешь, поехали. Время идет – мы ни до чего не договоримся.
Разговор с Ленцем едва касался слуха Вебера, он на все кивал, видел, как они что-то вписывают в программы – потом можно посмотреть, не сейчас…
Дома он заговаривал и успокаивал себя, и медитация, как ему казалось, пошла ровно, спокойно. Он встал, собрался, он ни о чем не позволял себе думать, смотрел на часы и сам действовал, как механизм. Анна-Мария еще пыталась его отправить домой или хотя бы завести его в фойе, но он стоял у входа и смотрел на подъезжающие автомобили. Он сам помог выйти из машины жене, поприветствовал Клауса. Не глядя в глаза никому, отвечал на обыкновенные вопросы, вел жену под руку. Только Анечке время от времени он засматривался в глаза, пытаясь вычитать ответ на свой вопрос. Анна-Мария села с Анечкой рядом, но Венцель тут же попросил Анну-Марию с ним поменяться и сел по другую руку Анечки, продолжая без умолку обсуждать какие-то театральные новости. Вебер чувствовал на себе вопросительный взгляд жены, крепко держал ее руку в своей и молчал непроходимо.