Нам принесли меню, однако названия блюд оказались мне незнакомы, поэтому в вопросе их выбора положилась целиком и полностью на вкус своего кавалера. Официант ушел, а мы с господином Ферреном в ожидании заказа коротали время за непринужденной беседой.
Я расспрашивала его об истории заведения, необычном названии и деталях интерьера, которые меня заинтересовали. Шон что-то лениво отвечал, расслабленно курил фантазийную сигару, откинувшись на широкую спинку стула, и скользил по мне голодным изучающим взглядом, от которого бросало в дрожь.
– Хорошая музыка, – мягко сказала я, с любопытством рассматривая сцену. – Только гитара как-то странно звучит.
Господин Феррен медленно, с наслаждением выпустил колечко дыма и только после этого ответил:
– Все дело в переключателе. Он помогает сменять прямо во время игры до сорока восьми тембров.
– Здорово, – усмехнулась я, заметив, что пальцы музыканта в перерыве между перебором и впрямь касались тонкой деревянной панели в нескольких сантиметрах от струн.
– В моем мире такие устройства существовали только на уровне прототипов. Но в Эдеме прогресс шагнул куда дальше, позволяя менять не только звучание, но и сам инструмент.
Будто бы в подтверждение этих слов акустическая гитара в руках мужчины трансформировалась в электрогитару.
– Невероятно! Виртуозная игра!
– Да, Курт считается одним из лучших музыкантов в Эдеме. Человек-оркестр. Слышала бы ты его импровизации…
– Могу представить, – отозвалась, отстукивая пальцами бойкий ритмичный мотив. – Надо же… Контрабас? Черт, мне надо было умереть, чтобы такое услышать!
Шон усмехнулся. Почему-то показалось, что его интересует не столько выступление, сколько моя реакция. И я, повернувшись к своему кавалеру, тихо сказала:
– Спасибо, что сюда привел.
Прозвучало доверительно, интимно.
Шон лениво кивнул, принимая такой ответ, но я поняла, что ему приятны мои слова. Ведь когда ты делишься с другим человеком чем-то сокровенным, пускай и увлечением, то хочется знать, что он сумеет по достоинству это оценить. Наши с Шоном пристрастия совпали, и он это отметил.
Дальше мы ели молча. Звуки чарующей музыки ласкали мой слух, изысканные блюда дарили гастрономические удовольствия, а расслабленный вид моего кавалера, изгиб его тонких губ, гипнотический блуждающий взгляд, в котором читалось скрытое обещание чего-то тревожного и прекрасного, – все это настраивало на романтический лад.
– А, Шон, привет, – неожиданно подошел к нашему столику тот самый гениальный музыкант. – Не помешаю?
– Присаживайся, Курт. Карина, знакомься – Курт Гарднер, мой старинный приятель. Курт – это Кара Грант…
– Подожди, Шон. Дай-ка я сам угадаю. Вы писательница?
– Да. А как вы узнали? – удивилась я.
– У вас лицо одухотворенное, – с теплой улыбкой пояснил он. – Творческое. Такое ни с чем не спутаешь.
Я усмехнулась. Комплимент показался необычным, но очень приятным. Курту было немного за сорок, он был афроамериканцем, и с Шоном они познакомились вскорости после попадания того в Эдем. Вместе их свела любовь к музыке.
– Это сейчас господин Феррен частенько себя ведет, как надутый индюк, а тогда это был юноша с такими же, как и у вас, Кара, искрящимися азартом и вдохновением глазами. Вы когда-нибудь слышали, как он играет?
– Нет.
– Жаль. Тогда бы вы поняли, о чем я говорю. Шон, может, порадуешь девушку? Рояль свободен, – многозначительно проговорил Курт.
Я откинулась на спинку стула и принялась с неприкрытым интересом разглядывать своего кавалера. Прям-таки вечер откровений. И с каждым часом, проведенным в обществе первого писателя Либрума, я все сильнее ощущала в нем человека, в которого могла бы влюбиться.
– Шон! – попросила тихонько, провокационно изогнув бровь.
Господин Феррен задумчиво постучал пальцами по столешнице, внимательно на меня посмотрел.
– Почему бы и нет, – наконец изрек он, отпив из бокала. – Рояль же свободен.
Курт вышел на сцену, сделал короткое объявление об изменениях в программе вечера и под бурные аплодисменты заинтригованных зрителей господин Феррен уверенной походкой направился к роялю. Как завороженная, я наблюдала за мужчиной, сидящим в кругу лунного света, чьи пальцы ласкали клавиши, словно тело любовницы, рождая чарующие звуки музыки. Когда его низкий бархатистый голос разнесся по залу, у меня по коже поползли мурашки.
Я видела южное море в ночном полумраке Прекрасный белокаменный дворец с лабиринтом узких коридоров. Полупрозрачные малиновые занавески, расшитые золотом. И любовную пару на шелковых простынях, ворковавших друг с другом.